— Куда мы направляемся?

За моей спиной нет ответа, а голова Зарикса падает мне на спину.

— Он потерял сознание, — говорит Джавир с легкой паникой в голосе.

— О Боже…

Мишуа останавливается как вкопанная, и я хмуро смотрю на нее. И что теперь?

— Мишуа не разрешают женщинам ездить на них, — говорит Джавир. — Она, наверняка, может сказать, что Зарикс не направляет ее.

Я подавляю желание разразиться проклятиями, которые явно не для детских ушей. Ладно, думай, Бэт.

— Ты мужчина. Пересядь вперед и возьми управление на себя.

— Думаешь, она мне позволит?

— Думаю, если она тебе не позволит, мы привяжем ее к дереву и оставим вуальди.

Мишуа издает странный стонущий звук, но, к счастью, начинает идти, как только Джавир хватает поводья.

— Ты знаешь, как вернуться в его племя? — спрашиваю я.

Джавир качает головой, и от страха у меня дрожат руки. Я не могу взять на себя смерть этого сурового, грубого воина. Не только потому, что я, кажется, забочусь о нем больше, чем следовало бы, но и потому, что он активно пытается остановить войну.

— Ладно, новый план. Ты знаешь, где найти кого-нибудь, кто мог бы нам помочь?

Джавир молчит, потом поворачивает голову, на его лице ясно читается волнение.

— Мой отец иногда брал меня с собой, когда приходил покупать и продавать товары на рынке. Обычно рядом с одним из прексов находилась пара браксийских воинов. Хотя я не знаю, из какого они племени.

Я киваю.

— Ты знаешь, как туда добраться?

— Думаю, да.

— Тогда давай сделаем это. Это наш единственный шанс.

Мишуа слегка ускоряется от моих слов, и мне интересно, как много она понимает. Понимает ли она, что Зарикс может умереть прямо сейчас?

Зарикс издает грубое рычание, и я тянусь назад, беря его за руку. У него прохладная кожа. Не очень хороший знак.

— Все хорошо, — говорю я. — Подожди. Мы найдем помощь. Только не делай пока никих глупостей, как например умереть.

Он молчит, и я вздыхаю, устремляя взгляд вперед. С другой стороны, Джавир, похоже, не знает значения слова «молчать».

— Итак, — говорит он, — почему ты оказалась одна на территории вуальди?

Я так устала, что не сразу понимаю, о чем он спрашивает. Мне кажется, что прошли годы с тех пор, как я бегала по лесу, отчаянно пытаясь найти помощь.

— Я сбежала от вуальди и пыталась найти кого-нибудь, кто помог бы мне спасти моих друзей.

— Вуальди нашли моего отца, когда он однажды был на охоте. Моя мать думает, что сначала стая наблюдала за ним в течение нескольких дней. Вас похитили из вашего племени?

— Нас всех украли из разных мест на нашей планете, — говорю я. — Она называется Земля.

Джавир резко поворачивает голову и смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

— Правда? — спрашивает он, и это звучит так похоже на земного ребенка, что, несмотря на наши ужасные обстоятельства, я не могу удержаться от смеха.

— Правда, — киваю я. — Моя планета очень отличается от вашей. Мы не живем в племенах. Некоторые люди даже живут в высоких зданиях, в тысячи раз выше, чем таверна.

— Ты что, насмехаешься надо мной?

Я снова смеюсь.

— Я не такая.

— Почему тебя похитили?

Я вздыхаю.

— Поверь, я каждый день задаю себе один и тот же вопрос. Я думаю, что иногда с хорошими людьми случаются ужасные вещи. Раньше я верила, что плохие вещи всегда рано или поздно случаются с плохими людьми, но думала, что я хороший человек.

Голос у Джавира звучит тихо.

— Мой отец был хорошим человеком.

Я вздрагиваю, стараясь подобрать слова. Я устала и не хочу говорить ничего такого, что могло бы еще больше расстроить мальчика, который все еще оплакивает своего отца.

— Да. Мне кажется, что иногда плохие вещи случаются без причины. И это несправедливо. Но все, что мы можем контролировать, — это то, как мы реагируем на эти плохие вещи.

Мне самой потребуется некоторое время, чтобы в это поверить. Позволить себе забыть тот факт, что все, ради чего я работала, — все годы тренировок, домашнее обучение, чтобы я могла посещать больше занятий, пропускать такие обряды посвящения, как выпускной бал и возвращение в родные пенаты — все было напрасно.

Но в конце концов мне придется с этим смириться. Если я вернусь домой и действительно не смогу снова танцевать или, что еще хуже, — и это, что я с трудом могу себе представить, — я вообще не вернусь домой, мне нужно будет жить дальше.