— Что!? — подскочила я с места. — Этого никогда не будет! Да это просто невозможно! — задыхаясь от возмущения, выпалила я.

Ирина развела руками.

— Ну, значит, не видать вам допуска.

Я нависла над ней и молчала, жёстко сомкнув челюсть. Иначе наговорила бы кучу гадостей. Ирина же спокойно сидела и без каких-либо усилий встречала мой яростный взгляд. Её не проняло. Я стала расхаживать по кабинету, сложив руки за спиной.

— Какая разница, смирюсь я или нет? Кому мешает это? — стараясь изо всех сил сдерживать свою злость, говорила тихо.

— Это, в первую очередь, мешает вам.

Я сморщила лицо, как будто съела лимон.

— И другим тоже. Вы всё время в дурном настроении, не можете анализировать ясно. Вами управляет ваше разбитое сердце, а не разум. С таким настроем вам нельзя за руль.

— Моё настроение никак не влияет на мой профессионализм, — запротестовала я.

— Да ну?

Включив перед собой сенсорный экран, она открыла видео одного из моих полётов на симуляторе во время переэкзаменовки. Я молча наблюдала, как к концу записи фактически на рожон полезла на линкор противника и, естественно, была уничтожена.

— Это была первая попытка, спустя всего пару месяцев после трагедии. Сейчас я бы так не сделала.

— Но на остальных попытках вы тоже умирали, а они были проведены намного позже. Последний раз был полтора месяца назад. Вы не готовы.

Я сжала кулаки от бессилия.

— Яна, не расстраивайтесь, — пошла на мировую Ирина. — Я уверена, у вас всё получится. Только нужно хотя бы немного прислушаться ко мне.

Я отвернулась от неё. Спина была напряжена, нервы были натянуты, как тетива, готовые лопнуть от перенапряжения.

— Я не могу! — тихо, но твёрдо и чётко поговаривая каждое слово, сказала я.

— Яна, вы можете. Вы просто не хотите.

— Не хочу, — не стала увиливать. — И не могу.

Ирина замолчала. Я тоже. Прождав пару минут, решила уйти.

— Я устала. Если вы не против, давайте на сегодня закончим.

— Я не против, — ответила она. — Только, Яна, прежде чем вы уйдёте, я хотела кое о чём вас предупредить.

Я обернулась, ожидая продолжения.

— Если вы в пятницу возьмёте отгул, допуска вам не видать.

Я почувствовала себя гранатой, из которой выдернули чеку.

— Вы садистка!? — прошипела я.

— Вам нельзя оставаться одной, — твёрдо добавила Ирина и уже с нажимом проговорила. — Вы будете работать! Хватить вариться в собственном соку. От этого все ваши беды и мучения.

Мне много чего хотелось ей высказать, но я молчала. Она была непрошибаема, и мои доводы её не интересовали. А воспитание не позволяло опуститься до оскорблений, но очень хотелось. В итоге, не найдя что сказать, выскочила вон из кабинета. И что бы вы думали? Правильно. Я вновь влетела в кронца.

— Опять вы!?

Я была на грани. К горлу подступал ком и я, не дожидаясь его ответа, ушла. В глазах начала появляться пелена, и, завернув за угол, я побежала. Быстрее, быстрее в свою комнату. Я была обязана успеть, чтобы никто не увидел моих слёз. Стоило двери закрыться за мной, как меня прорвало. Слёзы потекли ручьём. Я прижалась затылком к стене и медленно сползла на пол. Обхватив колени, спрятала в них лицо и продолжила рыдать. Свет не включала. Он был мне не нужен. В тот момент он казался мне врагом, которому пришлось бы сопротивляться. Тьма же обволакивала, позволяла погрузиться с головой в свои чувства, забыв обо всём остальном.

Я была уверена, что в ЭТОТ день начну пить прямо с утра. Всегда так думала. Но я так же думала, что до этого дня моя жизнь не изменится. Она будет уединённой, закрытой. Но, нет. Оказавшись среди людей, я не могла себе позволить следовать своему плану.

Ещё за пару дней до этой невыносимо-прожигающей мою душу даты, вокруг начались волнения. Все были воодушевлены подвигом воинов и с новой силой взахлёб обсуждали те события и основных героев. Я знала, что этот день объявили праздничным на государственном уровне. Рабочий день не отменили, но позволяли отметить его в честь переломного момента в войне.

И конечно же, наше училище не стало исключением. Уже во вторник я узнала, что в пятницу после занятий в большом зале устроят вечеринку для студентов, а преподаватели должны будут присутствовать для контроля. И естественно, я была в их числе. Мне требовалось огромное усилие воли, чтобы не завопить от отчаяния во время собрания. Ногти с силой, практически до крови, впились в кожу ладоней. Физическая боль слабо притупляла душевную, но всё же помогала держать лицо.

Тильд на меня внимания не обращал. Не знаю, что послужило переменам в его поведении, но он развернул его на 180°. Настойчивый интерес перешёл в абсолютное равнодушие, даря мне облегчение. Я и не замечала, как была раньше напряжена из-за него.