Тут-то и раздался рев, будто я своими мыслями, мечтами раздразнил, разозлил невидимого мне, далекого...

– Пожалуйста, - удовлетворенно сказала принцесса, когда рев затих, требует даму, а у нас еще не оседланы...

– Оседлаем, - горестно вздохнул король.

– "Мэлори, - подумал я, - Мэлори".

Дорога вилась серпантином вдоль горы, потом спускалась в долину. День обещал быть жарким.

Там, где дорога стала пошире, принцесса попридержала коня и поехала рядом со мной.

– Значит, как договорились?
– спросила она.

Я разозлился:

– Как получится.

– Но вы будете стараться?

– Буду, - буркнул я, - но жизнь я вам в таком случае не гарантирую.

– А и не надо, - чуть ли не весело выкрикнула принцесса, - потому что разве это жизнь? Это дрема, скука, а никакая не жизнь. Я, если хотите знать, даже благодарна дракону, он придает остроты нашим пресным будням, принцесса засмеялась и натянула поводья.
– Поэт!
– закричала принцесса. Глядите! Поэт! Поэт!

По дороге навстречу кавалькаде шел странный человек. Он был встрепан, взъерошен, одет в какой-то красно-синий линялый плащ, кроме того, он размахивал руками и вопил нечто совершенно невообразимое.

Принцесса закусила губу:

– Очень плохая примета, - сказала она, - хуже быть не может. Если бы он молчал или пел, другое дело, а он... Вопит...

Я придержал коня. Конь недовольно раздул розовые лунки ноздрей, фыркнул, топнул копытом, но остановился. Кавалькада за моей спиной остановилась тоже... К нам подъехал король. Я несколько успокоился, не так нервничал, и теперь просто жалел короля. "Дочка-шлюха - само по себе неприятно, дочка-шлюха, которую съест дракон, - неприятно вдвойне..."

– Поэт, - объяснил мне король, плетью указывая на вопящего человека.

– Я знаю, - вежливо ответил я, - мне уже объяснили.

Я смотрел вверх, в небо, и видел, как чуть ниже неба, в пустом распахнутом вширь и настежь воздухе, ныряет, то складывая крылья, то вновь раскрывая, какая-то серая птица.

– Бил уток влет, - орал Поэт,

– но попадал в людей, тогда, - он набрал полные легкие воздуха и завопил так, что я еле удержал коня:

– стал бить в людей

и попадаю в уток!

– Это что, - осторожно спросил я у короля, - стихи?

Король то ли не успел ответить, то ли почел за лучшее не отвечать; тем временем Поэт попритих и забормотал:

– Свободное падение плавно переходит

В вынужденный полет. Вынужденный

полет плавно переходит в свободное

падение. Свободное падение плавно переходит в вынужденный полет.

Вынужденный полет...

Поэт уставился на меня и вдруг завопил отчаянно истошно:

– И так продолжается до тех пор, покуда!.. покуда!.. покуда!..

Поэт отскочил в сторону, и лошади, будто подстегнутые его криком, рванули вперед, так что я не расслышал выкрикнутых Поэтом последних слов его дикого стихотворения. Грохот копыт потопил, затопил одинокий визжащий диким фальцетом человеческий голос. Впрочем, спустя некоторое время я не услышал даже, а будто бы прочел спокойные слова финала. Они словно впечатались в широкий, счастливо дышащий, распахнутый, как дверь из тюрьмы на волю, небосвод:

– Покуда не случается мягкая

посадка или

– столкновение с землей, тогда-то

и выяснится, что это было?

Свободное падение или вынужденный полет.

В конце-то концов.

А потом мы задержали коней у пещеры. Мы натянули поводья, и кони встали, роя копытами землю.

Мне нужно было переговорить с Жаком, и потому я сказал королю:

– Ваше величество, прикажите вашей свите удалиться... Для настоящего убийства, как и для настоящей любви, - не нужна толпа; толпа нужна для казни или для изнасилования...

– Папа, - недовольно сказала принцесса, - ну тебя же просят!

Король дернул щекой, поворотил коня и резко, царственно махнул свите, мол, проваливайте! дескать, вон! Вон!

Принцесса проводила взглядом умчавшуюся кавалькаду (это облако пыли, пронизанное лучами солнца и затихающим грохотом копыт), поглядела на меня, снимающего нагрудник, и заметила:

– Папочка очень зол... Я и не знала, что он это так воспримет.

– Что это?
– переспросил я, настраивая датчик.