– А она?

– Разревелась. Убежала из классной комнаты. Ревела в сортире белугой. Меня потом к директору вызывали. Помело за меня заступалась. Лопотала: "Я прошу, умоляю, никаких санкций, никаких! Девочка была совершенно права. Совершенно. Я не должна, я не имею права так часто твердить девочкам эту фразу. Я виновата, что проявила несдержанность..." А я и говорю: "Что вы, что вы, Памела Ксеньевна, напротив, это я перед вами виновата... Я готова просить прощения...Это я была несдержанна и груба. Могу только сказать, что толкнула меня на этот шаг зависть, низкая зависть. Я хотела бы, я мечтала бы быть такой, как вы..." Чувиха тут, как бурак, покраснела и заткнулась.

– Ты - жестокая!

– Неа. Я - веселая. Я - сильная.

– А я - грустный и ...слабый!

– Ты?
– Мэлори ткнула в меня пальцем.
– Ты - слабый? Длинноногий, длиннорукий, ну-ка, догони!

Она бросилась бежать - я кинулся за ней. Она здорово бегала, но ей мешал в беге длинный белый балахон, сковывающий ее движения. Я довольно скоро догнал ее, поднял на руки и понес, прижимая к себе.

– О!
– Мэлори ухватила меня за нос.
– Слабак! Дохляк! Дохлятина!

– Слушай, - спросил я, а вас что - наказывают?

– А как же, - с гордостью сказала Мэлори, - мы, инкубаторские, такие... Нас нельзя не наказывать.

– И как же вас наказывают?

– Ну как... прогулок лишают, книжки из библиотеки не дают про драки, а только про любовь, в кино не водят, потом это... сладкого лишают.

– Сладкого?
– я остановился и воззрился на нее в изумлении.

Она тоже удивилась:

– Ты чего уставился? Ну да, сладкого... пирожного там, шоколада, конфет, компота...

– Ком-пота?
– раздельно проговорил я.

– Компота, - подтвердила Мэлори.

Я расхохотался и чуть не уронил Мэлори.

Она обхватила меня за шею и вдруг рассмеялась вместе со мной:

– Ага, компота...

Я поцеловал Мэлори, тихо опустил ее ноги на землю... Мы стояли, обнявшись так, долго-долго...

– Дурак, - оторвалась Мэлори, - задохнуться можно.

– Ну и пусть...

– Подожди, - она отстранилась от моих губ, - погоди... Мы как-то в кантине подрались, стали пирожными швыряться; Жучка на шум прибежала, а ей в лоб заварное - плям!
– и в нос - хлысь! Вот смехота была.

– Сладкого лишили?

– А как же! Жучка - баба хорошая, веселая. Говорит: вы пирожными объелись до того, что кремовые обстрелы устраиваете. Будет с вас. Посидите недельку без глюкозы и сахару. Только на пользу.

– Жучка...За что вы ее так?

– За имя - Джульетта.

– Юлия?

– Неа. Джульетта. Джульетта Сидоровна.

– По-моему, смешнее, чем Жучка.

– Конечно, смешнее. Мы ее любим. Она для нас танцы с "отпетыми" выбила.

– Тебе понравилось?

– У... "отпетые" знаешь какие! И танцуют не так, как некоторые... Ноги оттаптывают.

– Настоящие "отпетые"?

– Счас. Курсанты, конечно.

Я сжал Мэлори.

– Вот ты какая - пирожными бросаешься, над воспитательницами смеешься, с курсантами шашни водишь...

– Ох, дурак, пусти, пусти...Ого, вот это раздул ноздри - у тебя сейчас оттуда дым повалит, как у Дракоши...Ого...

Я клонил Мэлори к земле...

– ----

– Ты веришь, что он все видит?

– Кто?

– Ну, Дракоша, кто же еще?

– Нет... Как он может все видеть? Может, там, где его глаза установлены, видит?

– У нас на всех четырех стенках орфеанума по огроменному глазу. С окно... О! О- такие. И то краснеют, то бледнеют, то зеленеют...Смехота...

– У нас в квартирах установлены. На улицах - редко...

– У "отпетых" вообще глаз нету. Только в палестрах.

– Мне отец объяснял: если ты глаз не видишь, то и Дракон тебя не видит.

– Дурость. А если ты к глазу спиной - затылком повернулся: ты же глаз не видишь, а он-то твой затылок точно видит.

– Ничего не дурость, - рассердился я, - он лица твоего не видит, если уж так хочешь быть точной. Батя у меня не врет и зря не говорит.

– А затылок, спину видит?

– Ну...

_ Это хорошо. Мы знаешь, как иногда развлекаемся? В дортуаре - "Дочери Дракона" отбарабаним, все воспиталки выйдут - ключиком щелк, по коридорчикам топ-топ - а мы на кровати вскочим: "Э!" - она высунула язык, потом вскочила на ноги, повернулась ко мне спиной и нагнувшись задрала юбку, - приятного аппетита, папочка!