Шрифт:
Полковник вздохнул и серьезно, на удивление серьезно сказал:
– Поберегись, Яшенька, загремишь в "вонючие" - кому это надо? Становись в строй.
Я вернулся в строй.
В душе у меня пели соловьи.
Мишель коротко бросил
– Урою, так и запомни, Одноглазый. Место твое в сортире.
Глава четвертая. Совсем короткая
– А слово "дракон" происходит от "драки"?
– спросил я у Пауля.
– Не думаю, - Пауль оглядывался, осматривался, - не все, что похоже, родственно.
Пауль хмыкнул. И было отчего.
Здесь был только камень и чахлая жалкая зелень на склонах, режущих небо острых камней, величиной с города.
Здесь все было выжжено, выжрано тем, кого (или что?) мы называли "летающим воробьем".
Третью роту построили на ровной каменной площадке, и капитан, тот, что проводил с нами занятия, устало и вежливо объяснял нам в мегафон.
– Еще раз повторяю: если не можете попасть в черную точку, лучше не палить... Понятно, почему? Расплещется черной выжигающей тканью и накроет сетью... Особенно это касается тех, кто стоит в первой линии... Накроет не вас, а соседа - сзади. Задача такая - не поймать, поймать - ничего особенного, а...
– А - шлепнуть!
– весело выкрикнул Валентин Аскерханович.
Капитан погялдел на него и согласился.
– Да. Шлепнуть, но стараться шлепнуть так, чтобы не уничтожить, а сохранить тело... Никаких особых санкций по отношению к тем, кто просто попал, применено не будет, но и наград за просто попадание не ждите. Попали и попали. Одним "летающим воробьем" меньше. Исполнили свой профессиональный долг. Все. По местам.
...Я остался во второй линии.
Я глядел на солнце, на выжженную каменную остроугольную пустыню.
Все это было - дохлый номер.
Третья рота ставилась во время облав в самые замухрышистые места. Но если бы каким-то чудом, каким-то драконьим соизволением сюда бы залетел "летающий воробей", то прежде меня его бы застрелил стоящий в первой линии Мишель.
А если бы он не заметил... Если бы?
Я пялил глаза в небо. Потом была вспышка.
"Попал, - с горечью подумал я, - а если бы промазал, то воон из-за того уступа вывернулась, выстрелила бы черная точка и..."
Я вскинул огнемет и прицелился в то место, где я так хотел бы увидеть черную точку.
И словно в ответ на мое желание, словно бы ее кто-то позвал, точка выскользнула из-за утеса, и я, не волнуясь, не удивляясь, нажал на курок. Жжах!
Удивление пришло позднее, когда "летающий воробей" жахнулся спиной вниз на плоский, уходящий вдаль камень.
"Как же так, - подумал я, - неужели Мишель промазал?"
Я подошел поближе к "летающему воробью", чтобы рассмотреть его получше. Луч огня прожег его небольшое тельце ровно посредине, и я видел теперь скрюченное когтистое тельце черной каракатицы.
"Вот он какой - "летающий воробей", - подумал я и тронул его носком ботинка.
Ножки каракатицы по всему пространству убитого тела были скрючены и оцепенелы, от этого казалось, что перед тобой лежит отрубленная, отсеченная лапа хищного зверя, привыкшая рвать и вонзаться в предназначенную ей беззащитную плоть.
Первым к убитому "воробью" подкатил капитан. Он вылез из своего вездехода и подбежал к нам.
– Ваш выстрел?
– он кивнул на скрюченное тельце.
– Как видите, - равнодушно ответил я.
Капитан присел на корточки, пальцем потрогал оцепеневшие ножки "воробья", вздохнул:
– Вообще-то положено отвечать: "Так точно, мой", но для ветерана-"отпетого" можно сделать и исключение.
Я чуть не выронил огнемет:
– Ккак?
Капитан выпрямился, старательно вытер руку носовым платком:
– А вы как думали? После такого выстрела... На все лаборатории два три целых экземпляра, но чтобы все стрекалы остались не обломаны, не обожжены...
К нам подбегали другие "отпетые" из третьей роты.
Первым был Мишель.
– Вы стреляли один раз?
– спросил у меня капитан.
– Конечно, один, - удивился я этому вопросу.
– Разумеется, - кивнул капитан, - а вспышку видели?
Я поглядел на Мишеля и ответил:
– Нет, никакой вспышки не было...
– Любопытно, - капитан скомкал платок и швырнул его рядом с "летающим воробьем", - я-то видел две вспышки, и приборы зафиксировали...
– И приборы, - важно заметил Пауль, подоспевший вовремя, - ошибаться умеют.