...В Исти-Су мы провели не один день, приказа перелететь ближе к линии фронта все не было. Вместо него поступило распоряжение: продолжать тренировки на групповую слетанность и полеты на полигон. И мы летали с утра до вечера, не испытывая недостатка ни в горючем, ни в боеприпасах.

А потом пришел приказ: провести конференцию по обмену боевым опытом. Невиданное дело - конференция на войне! Значит, не так уж плохи наши дела, если не спешат нас вводить в бой.

Холобаев составил темы докладов, распределил их между летчиками. Неожиданно взбунтовался Федя Артемов:

– Какой, товарищ командир, из меня оратор? Я только выйду на трибуну и тут же заикой стану...

– А ты не ораторствуй! Расскажи по-человечески о налетах на Артемовский и Константиновский аэродромы, в которых сам участвовал с Мосьпановым. Все как было, от взлета и до посадки. И на схемке это изобрази. Никогда не вредно самому пошевелить мозгами, и молодым летчикам интересно тебя послушать. Что касается трибуны, про это стойло забудь, его нам никто тут еще не приготовил. Ора-атор...

Тем докладов набралось много: одному надо было рассказать о противозенитном маневре, другому - о воздушном бое штурмовиков с "мессерами", третьему - о боевых порядках, четвертому - об атаке переправ... Помнится, что из бывалых летчиков лишь одному Петру Руденко доклада не досталось. Он готовился к поездке в Грозный на митинг молодежи Северного Кавказа. И потом мы узнаем из газет, что вслед за кабардинским партизаном Камботом Чатаевым и поэтом Дагестана Расулом Гамзатовым он произнес самую короткую речь: "Мы били, бьем и будем бить гитлеровцев до полной победы!" Зато летчик-гвардеец с двумя боевыми орденами Красного Знамени сойдет со сцены театра под самые продолжительные рукоплескания. Наш Петро там поставил свою твердую подпись под словами клятвы молодежи - очистить Кавказ от гитлеровских оккупантов.

Мне Холобаев задал щекотливую тему о стрельбе и бомбометании со штурмовика. Это было легче показать на полигоне перед всеми летчиками, чем рассказывать. И не в стрельбе была загвоздка, тут все просто: опустил нос штурмовика, поймал цель на перекрестье, подвел самолет пониже к земле - жми на гашетки. Если вдруг светящиеся дорожки трасс прошли мимо, то небольшими движениями рулей направь их куда следует. Стрелять со штурмовика одно удовольствие: на твоих глазах вспыхивает вражеская машина - и тогда летчик окрылен успехом.

Совсем иначе обстояло дело с бомбометанием. Не нашлось, оказывается, человека, который бы сконструировал для штурмовика прицел. Не появился этот прицел в течение всей войны, не было его и после. Поэтому у каждого из нас была своя метода. Бомбили на глазок, по чутью, или, как мы выражались, "по сапогу". Шутники придумали даже шифр несуществующему прицелу - КС-42, что означало: кирзовый сапог сорок второго года. Число это, кстати, возрастало с каждым годом и к концу войны достигло 45. Летчики приноравливались каждый по-своему и, в общем-то, бомбы клали метко.

Не было прицела, зато штурмовик начал обрастать различными метками и штырями-визирами, как днище корабля ракушками. Метки эти служили для определения момента ввода в пикирование. Ну ввел, а что дальше? Летчик должен был на глазок придать самолету угол наклона в 30 градусов и тут же начать отсчет в уме (как делали в старину фотографы) положенное количество секунд выдержки времени. И это все? Нет, не все. Надо было во время пикирования еще успевать бросать взгляд на высотомер, чтобы на кнопку сброса бомб нажать не выше и не ниже положенной высоты.

Раз появились перед глазами летчика заводские метки и штыри, то родилась и специальная инструкция о правилах пользования ими. Инструкцию положено было знать и сдать по ней зачет. Одного не учитывала эта инструкция: как летчику за считанные секунды да еще в боевой обстановке, когда рядом рвутся зенитные снаряды, успеть проделать многочисленные операции?

Я тогда спросил Холобаева:

– Как докладывать: по инструкции или по "сапогу"?

– Докладывай, как сам делаешь. О "сапоге" перед молодыми не взболтни! А чтобы тебе поверили, потом покажешь на полигоне...

На конференции вдоволь наговорились, поспорили и на многие вещи, о которых раньше не задумывались, стали смотреть другими глазами. Вспомнили тактические приемы, применявшиеся нашими прославленными мастерами - майором Николаем Зубом и старшим лейтенантом Ильей Мосьпановым. Кое-что из их арсенала приняли на вооружение. Федя Артемов, рассказавший о боевых вылетах на вражеские аэродромы, совсем не стал заикой. Холобаев его даже похвалил и, может быть, поэтому в заключительном слове сказал:

– Как видите, первый блин, и не комом. Перед показательным полетом на полигон я обратился к командиру:

– А что, если о своих действиях в воздухе я буду по радио передавать, чтоб все слышали?

– Поворачиваться успеешь?

– Попробую...

Но как тут обойдешься без начальника связи Нудженко? Он пристроил около наземной станции репродуктор. Я спросил:

– Грицько, нельзя ли придумать еще одно усовершенствование?

– Какое?

– Вывести переключатель передатчика на ручку управления. Ведь к нему каждый раз приходится тянуться почти до самого пола...

Нудженко сделал это простое усовершенствование. На моем самолете появился лишний проводок и кнопка контактного переключателя, примотанная к ручке управления изоляционной лентой: нажал - говори, отпустил - слушай. Прелесть! Позже у нас побывал заместитель главного конструктора Яков Иванович Мальцев. Посмотрел он на "лишнюю" кнопку, перекочевавшую к тому времени на все самолеты ведущих, и сказал: