Вторую группу вскоре вслед за Синяковым на Успенское повел Шахов. Он издалека увидел, как пикируют штурмовики, а потом взмывают с креном вверх, как раз туда, где черные хлопья разрывов. Зенитки бьют с горы. "Неужели наши этого не видят и подставляют брюхо под огонь?"

– Кончай работу, подхожу к цели!
– крикнул Шахов Синякову по радио и тут же увидел, как на выходе из атаки вспыхнул штурмовик Синякова. Вспыхнул, но снова пошел вверх, а пламя - к хвосту. Острый капот самолета опустился книзу, от него вниз струятся светлячки трасс... Огонь уже позади кабины, штурмовик все ниже, ниже, концом крыла задевает крышу сарая... Огненный смерч завертелся в гуще машин...

Шахов на миг оцепенел, забыл о зенитках, бьющих вдогонку уходившим от цели штурмовикам, а потом, стиснув зубы, отдал от себя ручку управления, прильнул к прицелу, нажал на гашетки. Его ведомые пошли за ним.

...Вечером Шахов выставил на общий стол припрятанную другом бутылку. После ужина забрался на верхний ярус нар, где рядом пустовала постель. Вспомнил: "Вечерком отметим..." Лежал в потемках с закрытыми глазами, не вытирая катящихся слез.

А разве мог я не назвать Ново-Александровку? Там полк стоял более трех месяцев. За это время он пополнялся такими мастерами-летчиками, как майор Николай Зуб, старший лейтенант Илья Мосьпанов, капитан Василий Шемякин, старший лейтенант Даниил Черников, - достойная смена ветеранам, которых не стало.

В Ново-Александровке 7 марта сорок второго услышали торжественный голос диктора: "В Народном Комиссариате Обороны... За проявленную отвагу в боях за Отечество с немецкими захватчиками, за стойкость, мужество, дисциплину и организованность, за героизм личного состава указанные полки переименовать..."

И среди других: "...4-й штурмовой авиационный полк - в 7-й гвардейский... Указанным полкам вручить гвардейские знамена".

Седьмой гвардейский ордена Ленина!

А наш братский 215-й полк, которому мы в Писаревке передали три уцелевших штурмовика с заплатами, стал 6-м гвардейским. Молодцы ребята!

...Совхоз имени Шмидта. 3 мая сорок второго года. Было облачно и зябко. Пронизывающий ветер чуть не валил с ног выстроившихся поэскадрильно летчиков и техников 7-го гвардейского. Теперь в полку не две эскадрильи, а три.

Как из-под земли появились и забегали перед строем кинооператоры, прицеливались с разных точек своими камерами. Они были в военной форме, но выглядели безнадежно штатскими: шинели на них нелепо топорщились. Присутствие этих суматошных и невозмутимых людей создавало праздничное настроение, заставляло на время забыть о войне.

Кинооператорам предстояло снимать вручение полку гвардейского знамени. Прибыли К. А. Вершинин - теперь уже генерал - с военным комиссаром генералом В. И. Алексеевым. Зажужжали камеры.

Вынесли гвардейское знамя с изображением Ленина. Оно в руках нашего первого знаменосца - Николая Смурыгова, еще не совсем окрепшего после второй аварии. Был сбит и опять выдюжил. Снова летает. Сильный ветер полощет шелк, и, если бы Константин Дремлюк и Иван Радецкий - рослые ассистенты знаменосца, не зажали с обеих сторон Смурыгова, его, наверное, понесло бы по летному полю, как лодку под парусами. Волновался Смурыгов, пронося перед строем знамя.

Потом собрались в столовой для вручения наград. Назвали наконец и Смурыгова. Он подошел к суровому на вид генералу Алексееву. Принял из его рук орден Красного Знамени. В ответ на поздравление у Николая вырвалось совсем не уставное:

– Спасибо...

Ему показалось, что генерал недовольно глянул на него из-под насупленных бровей. Смурыгов вспыхнул как мак и еще добавил: - Извините...

Шел на свое место смущенный и радостный, а в мыслях ругал себя: "Ну и сморозил же я, шляпа..."

Только привинтил орден, как снова назвали его фамилию. Смурыгов вскочил от неожиданности, потом быстро собрался, зашагал по-строевому. Снова стал перед генералом Алексеевым. В руке красная коробочка с Красной Звездой. На этот раз четко ответил, как требовал устав:

– Служу трудовому народу!

"Если придется третий получать, совсем хорошо должно выйти..." - подумал Смурыгов.

И еще большое и незабываемое для Смурыгова событие было в тот вечер: ему вручили партийный билет.

Потом был торжественный ужин. У многих на груди засверкали первые ордена. Тосты. Вспомнили тех, кто никогда не полетит с тобою рядом. Под баян пели родившуюся на Южном фронте песню "Давай закурим", кто-то прочувственно читал облетевшее тогда все фронты:

Жди меня, и я вернусь,

Всем смертям назло...

Но коронным номером оказался сольный танец, исполненный самим командиром полка. Он что-то шепнул нашему баянисту технику Юрченко. Ждали "Барыню", а услышали вдруг "Я Чарли безработный...". Гетьман вмиг преобразился: удивленно выпучил глаза, расставил в стороны носки сапог, засеменил "елочкой", расшаркивался, делая выпады, точь-в-точь как Чарли Чаплин. Хохотали до упаду. Николай Смурыгов пришел в такой восторг, что хлопнул но колечке своего соседа. Им оказался генерал Алексеев. И ничего, совсем не суровым человеком оказался повеселевший генерал!