Сделали с Цыгановым левый разворот, чтобы пересечь железную дорогу и выйти на боевой курс. Поднялись метров на 50.

Я уже различал железнодорожное полотно, а когда перевел взгляд повыше, вдруг увидел летевший к Минеральным Водам на одной с нами высоте двухмоторный самолет с двумя килями. Он пересекал наш курс, перемещаясь с правой стороны. Я принял этот самолет за истребитель-штурмовик "мессершмитт-110". С ним шутки плохи: самолет очень маневренный, с мощным вооружением. "Уйти под него вниз, чтобы остаться незамеченным? Если он вступит в бой, удара по станции нам не нанести..." - успел я подумать в какие-то считанные секунды. А немецкий самолет стремительно несется, не замечая нас. И в этот миг пальцы легли на гашетки пушек и пулеметов, глаза впились в перекрестье прицела - огонь! Сверкнул сноп трасс, вражеский самолет пронесся левым бортом точно через огненную дорожку, будто гася ее, вздрогнул и начал круто отворачивать от меня, оставляя густой дымный след. Немецкий летчик, повернувшись хвостом, подставил под прицел "спину". Я успел выпустить еще одну длинную очередь. Полыхнуло пламя - и горящий самолет в крутой спирали скрылся под крылом...

А мы уже над железной дорогой. Слева видна станция: два товарных состава, рядом с ними в длинную цепочку вытянулись паровозы.

– Разворот! Бьем по паровозам!
– скомандовал я Цыганову.

Начали пологое снижение. Выпустил залпом восемь "эрэсов", обстрелял в упор паровоз - он окутался облаком пара. Цыганов тоже не мажет. Высота потеряна, выравниваю самолет, составы скрываются под капотом мотора - нажал на кнопку сброса бомб...

Летим от цели низко над ложбиной, присыпанной чистым снегом. Впереди виднеется протянувшееся грядой возвышение. Нам только перескочить через него, и мы снова над руслом Мокрого Карамыка. Ровная белизна земли скрадывает возвышение, над которым нужно сделать "горку". Напряженно всматриваюсь вперед.

От успеха распирает грудь. Мы возвращаемся невредимыми, удар был внезапным и точным, да еще зазевавшегося фрица попутно "уговорили"! Петя. который опять летит справа, словно привязанный, тоже, наверное, ликует: особое задание выполнено.

Бугор уже близко: мой самолет легко взмывает и тут же ныряет в балку. Теперь-то уж мы будем дома! Глянул направо - нет моего ведомого. Может, на другую сторону перешел? Но и слева его тоже нет. Вот оказия! Неужели же он на радостях решил со мной шутку сыграть и специально скрылся из виду? Мне в тот момент было не до игры в прятки. Пришлось набрать высоту, кружить над тем местом, где потерял ведомого, и повторять по радио команды: "Пристраивайся немедленно, я жду, - смотри выше!"

Ведомый, однако, не пристроился. Тогда я решил, что Цыганов, всем на удивление, решил прилететь на аэродром один, чтобы отличиться в штурманской подготовке. "Там уж я с ним поговорю по душам", - подумал я и взял курс на Галюгаевскую.

При подлете к аэродрому заметил самолет, заходивший на посадку раньше меня. "Это Цыганов"!
– решил я, и злость на него улеглась. Зарулил на стоянку, первым делом спросил своего механика:

– Кто передо мной сел?

– Галущенко облетывал самолет...

Особое задание выполнено, но мой ведомый загадочно исчез...

В нескольких километрах от Галюгаевской нашли разбитый штурмовик Героя Советского Союза Петра Руденко, погибшего около двух месяцев назад. Разыскали брошенное в овраг фашистскими полицаями и припорошенное снегом тело летчика.

Всем полком хоронили Петра. Оркестра не было. Но в небе над кладбищем долго кружил штурмовик. Он монотонно тянул одну низкую органную ноту, звучавшую как реквием. А когда гроб опустили в могилу, штурмовик круто спикировал, низко пронесен над нашими головами, оглушив неистовым ревом, и взмыл ввысь. Так майор Галущенко простился со своим заместителем...

Прощай, Петро! Мы двинулись дальше, на запад!

Нужно было поспевать за наступавшей пехотой. Быстро меняли аэродромы: Советское, Георгиевск и... Нагутская! Рядом с той самой станцией, где мы с Петей Цыгановым били несколько дней назад паровозы. Мы стояли около лежащего на брюхе двухкилевого самолета, который я сбил. Это оказался не "мессершмитт-110", как я полагал, а четырехместный бомбардировщик "юнкерс-86к", которого не приходилось еще видеть. Левый мотор у него сгорел и превратился в труху. С правого я срубил отверткой круглую марку фирмы "БМВ". На память. Начальник воздушно-стрелковой службы полка Борис Лурье, недавно прибывший в полк из Военно-воздушной инженерной академии имени Жуковского, долго ходил вокруг самолета и пересчитывал пушечные пробоины. Их было тридцать три. Пожав плечами и сделав какие-то вычисления, он сказал:

– По теории вероятности такого количества попаданий при стрельбе на пересекающихся курсах быть не должно...

– То теория, а это практика, - ответил ему.
– У меня была такая дистанция, что заклепки на крыльях видел.

Сошлись к нам из села жители.

– Не знаете ли, случайно, когда упал этот самолет?

– Как не знать, сами видели... Девятого января. Вон оттуда низко летели двое наших, а этот - им наперерез. Как застрочит, как застрочит наш передний, - а он - пых! Прикатили ихние тушить. Троих обугленных вытащили, четвертый с перебитыми ногами сам на карачках отполз. А наши кинули бомбы на станцию и опять подались туда - низко, низко... Задний вон за тот бугор зацепился прыг!
– и больше не поднялся. Там в кустах и лежит...

Мы поехали на бугор. В низинке, где рос густой кустарник, лежал штурмовик. Недалеко от него на холме - могилка Пети Цыганова.

Там мы поставили красную пирамидку.

Прощай, Петя, нам снова дальше, на запад. В Ставрополь...

"Охота"

Двадцать шестого января сорок третьего года над Ставрополем ветер гнал низкие облака. За ночь грязь припорошило мокрым снегом. Аэродром, который вчера был черным, к утру будто накрыли белой скатертью.

Из-за плохой погоды полетов не предвиделось. Телефонный аппарат молчал. Летчики с легкой руки майора Галущенко нашли себе развлечение: лепили тугие снежки и швыряли их, стараясь попасть в ствол сосны.