– Товарищ комиссар, это я, Букреев!

– Вот и хорошо, что заявился. А я тут хвосты подбираю. Как спустишься с Терского хребта, увидишь, на поле два ИЛа стоят. Там собрался наш полк.

Так я вас и догнал...

Пока Леня Букреев рассказывал эту историю, наш бочонок опустел.

– И надо же додуматься - по бочонку стрелять, - с укором сказал недовольный Талыков.
– Айда в арык купаться, - предложил он и потянул Букреева за рукав из сакли.

...На следующий день мы с Талыковым перегнали "восьмерку" и "девятку" на другой аэродром и передали 103-му братскому полку.

Комиссар построил наш полк.

– Нас отводят на переформирование. Соберемся с силами, а потом - вперед, только на запад!

Леонид Григорьевич Букреев все еще служит в армии. Окончил военно-воздушную академию и академию Генерального штаба. Фронтовые друзья наконец-то дождались: хоть один наш однополчанин стал генералом!

При встречах Букреев чаще всего рассказывает о полетах на Дон.

Как-то я спросил его:

– Леня, а что бы ты выделил из твоих фронтовых приключений на Дону?

– Первый в моей жизни поцелуй белокурой девушки.

Вся она - от Подмосковья

И от волжского верховья,

До Днепра и Заднепровья

Вдаль на запад сторона,

Прежде отданная с кровью,

Кровью вновь возвращена.

А. Твардовский

ЧАСТЬ III. ТОЛЬКО НА ЗАПАД!

У самого синего моря

– Направляемся в Дербент!

В ауле Ачалуки нам нельзя было засиживаться дольше одного дня, хоть все и очень нуждались в отдыхе. Соединения 1-й танковой армии Клейста подходили к Нальчику, станице Прохладной и Моздоку, пытаясь прижать к горам группировку наших войск. Противник теснил ослабленную 37-ю армию генерала М. П. Козлова к лесистым предгорьям Кавказского хребта. Справа от нее 9-я армия генерала К. А. Коротеева спешила поглубже зарыться в землю на берегу бурного Терека, чтобы с севера прикрыть подступы к Военно-Грузинской дороге и к Грозному.

Двенадцатого августа 1942 года мы двинулись на восток по пыльной долине Алхан-Чурт, зажатой с обеих сторон Терским и Сунженским хребтами. В тыл отходили вереницы солдат с почерневшими бинтами, а навстречу, к передовой, шагали колонны пехоты с винтовками и автоматами. Встречались также подразделения солдат, которые по двое несли на плечах длинные тонкоствольные ружья. Это шли истребители танков. Вместо бутылок с горючей смесью, которые в первые дни войны швыряли на Березине курсанты Бобруйского автотракторного училища, они будут бить по танкам в упор бронебойными.

В оросительных каналах вместо воды чернела грозненская нефть. Это был новый вид противотанковых препятствий: в нужный момент каналы заполыхают огнем...

Кое-кто из нас примостился в кузовах растрепанных, громыхавших на ухабах грузовиков, но большинству пришлось продолжать пеший путь, начавшийся от Ростова. Ехали и шли молча - одолевали невеселые мысли. После зимних поражений гитлеровских войск под Москвой, Тихвином и Ростовом многие думали, что наступил наконец перелом в войне. Ведь гитлеровцы потеряли тогда около тридцати дивизий и были отброшены на некоторых участках фронта на 400 километров. "Теперь - только на запад!" Но события неожиданно развернулись иначе. Фашистским войскам удалось полностью овладеть Крымом, прорваться к Сталинграду и выйти к предгорьям Кавказа. А второго фронта в Европе все еще не было...

В тот самый день, когда мы двигались по пыльной долине Алхан-Чурт, и Москву прибыл Черчилль. Но не с вестью о высадке союзников в Европе. Вместо этого премьер, по его же выражению, приведенному в послевоенных мемуарах, прилетел в Москву с "куском льда". И. В. Сталин написал ему: "...Легко понять, что отказ правительства Великобритании от создания второго фронта в Европе наносит удар всей советской общественности... осложняет положение Красной Армии на фронте и наносит ущерб планам Советского Командования..."

Мы, конечно, не подозревали об этом "куске льда". Меня война занесла в знакомые места. Вспомнил санаторий Буюр-Нус, откуда заспешил в Николаев, чтобы не опоздать на фронт. А сейчас в Крыму немцы, и, кажется, на всех хватит этой затянувшейся войны. Враг рвется к Нальчику - городу моей крылатой юности, где в 1934 году я начал работать летчиком-инструктором в аэроклубе. В Дербенте, куда мы теперь направлялись, побывать не довелось, но об этом древнем городе я слышал от матери в детстве.

Зимними вьюжными вечерами, когда в трубе завывал "домовой" и шальная пурга заметала сталинградские степные дороги, на нашей церкви в слободе Николаевской тревожно звенел колокол - сигнал для путников, застигнутых в степи бураном. А в родительском доме перед образами светила лампада, отбрасывая на стены зыбкие тени. Мать лежала со мной на теплой печи за ситцевыми занавесками и повторяла историю своей жизни. Пришлось ей с моим отцом, призванным на военную службу в Туркестан, плыть на пароходе из Дербента по "синему морю".