К тому же на правый берег переправили всю егерскую команду целиком, что должна была тревожить неприятеля с началом баталии, стреляя по бивакам — а что их разобьют, то сомнений на этот счет не имелось, армейские порядки давно известны.

Всем был отдан строжайший приказ — сидеть тихо, и неприятелю на глаза не показываться. Что такое засада многие понимали, приходилось сиживать в таких, но силами малыми, а тут усиленным батальоном. Но как то справились, и к вечеру успели все подготовить, как на реке появилось множество гребных и парусных судов. А на тот берег выехали вначале кирасиры, а потом потянулись густые батальонные колонны Семеновского полка — солдаты, уставшие на марше от самой столицы, валились на траву, чуть шатаясь подходили к котлам с кашей…

Вот уже полчаса майор Плещеев боялся дышать полной грудью, опасаясь, что у кого-то из ладожан не выдержат нервы, и кто-то или покажется на берегу, либо выстрелит по начавшим переправляться семеновцам. К их берегу устремилось чуть ли не полтора десятка посудин, весла вспенивали свинцовую воду Невы. Гвардейцев набилось там много — не протолкнуться — одни головы торчали в шляпах.

— Еще немного, еще подождать…

Майор сглотнул и посмотрел на барабанщиков, что стояли за его спиной, прикрытые раскидистыми кустами. Лица у всех побледнели, стали суровыми — тяжко понимать, что придется стрелять по своим русским людям. Горестны мысли сии, но надо, долг и присяга велит, императору Иоанну Антоновичу данная паролем чести воинской.

— Еще чуть-чуть, а вот теперь по…

Договорить слова ему не довелось, как и поднять руку — со стороны тракта донесся ружейный грохот, и тут же рявкнули пушки. Там начался бой — видимо на засеки нарвалась неприятельская кавалерия.

— Огонь!

Кирилл Андреевич не успел прокричать команду, как тут же ударили за его спиной в барабаны, подавая сигнал. Весь берег окутался густыми клубами сгоревшего пороха — от грохота взлетели вороны, хрипло каркая, а по деревеньке забегали в панике, громко кудахча курицы, роняя перья. Рявкнули пушки — картечь с полусотни саженей прошлась по баркам, расщепляя доски и пронзая людские тела.

— Всыпьте им хорошенько, солдатушки! Пусть накрепко запомнят, что играть престолом, им не дозволено!

Все мысли ушли — теперь майор Плещеев был полностью захвачен начавшейся баталией. Запах сгоревшего пороха буквально опьянял, переполнял злой решимостью уничтожить как можно больше гвардейцев, не дать им высадится на берег. А если кто из них и доберется, то скинуть обратно в реку гранеными штыками…

Западнее Шлиссельбурга

Подполковник Лейб-Кирасирского полка

Александр Полянский

поздний вечер 6 июля 1764 года

— Изменники за этим делом стоят! Ловушку успели устроить, раньше, чем генерал-аншеф Панин нам о переправе сказал на консилии. Близко предатели подобрались…

Александр Иванович от едва сдерживаемой ярости сцепил свои зубы так, что они захрустели. На южном берегу шла самая настоящая бойня — до поры до времени притаившиеся в засаде орудия молчали, а потом хлестанули снопами картечи по подходившим к деревушке весельным баркам, буквально забитых семеновцами.

— Третью потопили, господин подполковник! Да что же это такое твориться! И помочь никак не можем…

Стоявший рядом с ним секунд-майор Татищев чуть ли не всхлипнул от бессильной ярости — широкая гладь реки надежно разделяла два берега. На берегу столпились сотни гвардейцев, злобно ругаясь, топча землю и хуля равнодушные к их горю небеса.

Противоположный берег затягивало пороховым дымом, ветер сносил белые клубы над Невой, но тут же в постоянном грохоте возникали новые. Опытным взглядом Полянский оценил силы мятежников в полдюжины пушек и две роты солдат, вряд ли больше, хотя, на первый взгляд, могло показаться, что там напали сонмища вражеские.

Две барки уже ушли под воду, на водной поверхности как шарики, качались десятки человеческих голов, нелепо и судорожно размахивая руками. И с каждым разом их становилось все меньше — узкая одежда, в которой и шагать неудобно, подобно кандалам тянула гвардейцев ко дну. Одно судно все же пристало к отмели, и там сейчас кипел ожесточенный бой, но скорее началось избиение верных Екатерине Алексеевне семеновцев. Десятки вражеских солдат, уставив фузеи с примкнутыми штыками, ринулись в рукопашную схватку. Противостоять такому напору уцелевшие гвардейцы не могли — Полянский хорошо видел, как их валили в воду прикладами, как кололи упавшие тела штыками.

— Смотрите, Александр Иванович! За леском тоже идет сражение — пороховой дым хорошо виден!

Подполковник присмотрелся — хоть наступали сумерки «белой ночи», но поднимающиеся белые клубы было хорошо видно. Он негромко процедил сквозь зубы, с нескрываемым в душе ужасом догадываясь, что там происходит нечто зловещее.

— Наши лейб-кирасиры или драгуны тоже в засаду попали. Скорее, в засеку зашли, а по ним из пушек картечью ударили. Наловился старый пердун Миних от татар крымских их подлых приемов и ухваток! Повесить за такие дела его мало, четвертовать или колесовать его будет по заслугам за воровство этакое, насквозь подлое!