— А вот такое мне по душе!

Картина сражения здесь радикально изменилась. Подошедшая эскадра встала на якоря и так прошлась орудийным огнем по мятежникам, что те в панике бежали, а деревенька весело запылала — от горящих изб поднимались в небо густые клубы черного дыма.

На южный берег уже перевезли не меньше батальона семеновцев, весельные суда сновали по реке туда-сюда. Часть кораблей, из которых два были большие, утыканные пушками, лавируя по Неве с наполненными парусами, медленно продвигалась против течения. Вместе с ними уходила и добрая половина от весельных судов, видимо, для быстрой переправы лейб-гвардии Преображенского полка. Да и потери не столь серьезные, как показалось вначале — от силы сотня убитой и утонувшей инфантерии. С этим нужно примириться — без урона войны не бывает!

Заминка, конечно, вышла, но короткая, часа на два, не больше, а ведь скоро полночь. Впрочем, спать никто не будет, здешние сумраки ночью не являются, в них вполне видно, а потому воевать можно. Нельзя давать мятежникам ни одного лишнего часа, навалиться дружно со всех сторон и растерзать, пока злодеи не опомнились…

Шлиссельбург

Иоанн Антонович

поздний вечер 6 июля 1764 года

— Стрельба это пушечная, государь, над водой звуки далеко идут, — подполковник Бередников говорил спокойным голосом, а ведь такой орудийный гул, пусть сильно отдаленный и еле слышный, говорил об одном, о чем комендант Шлиссельбурга и сказал:

— Мыслю, ваша величество, то эскадра от Петербурга идет. Вначале наши пушки по гвардейцам палили, а теперь по ним стреляют, причем в достаточном числе, что здесь слышно. Только на кораблях столько орудий ставят, фрегаты там или бомбардирские суда.

«Где-то от Кировска стреляют, чуть дальше ладожского моста через Неву, что был в моем времени. Именно в том месте Миних три полка генерала Корфа поставил, силой в один батальон каждый. Баталия горячая идет, судя по всему. Но почему же фельдмаршал весточку не шлет — хочется в курсе новостей всегда быть!»

Никритин посмотрел вдаль — в сумраке мелькнуло белое пятно, похоже на паруса. И тут он увидел, как из Ладожского канала одна за другой потянулись барки, тяжело груженные камнем. Строившаяся столица поглощала его и кирпич прямо в колоссальных количествах — каждая третья баржа шла именно со стройматериалами, и Иван Антонович недоумевал, почему фельдмаршал Миних приказал их задерживать в канале, не пропуская в столицу. А вот теперь выпустил в Неву. Причем тяжелогруженные барки тащили весельные баркасы — одну за другой он насчитал семь «буксирных сцепок», которые потихоньку цепочкой вытягивались вдоль реки в шахматном порядке. Люди суетились, бросая в воду импровизированные якоря — огромные камни, перемотанные веревками.

Но зачем?!

— Видимо, фельдмаршал приказал на Неве заграждения поставить, чтобы неприятельские корабли маневра были лишены, и, может быть на ходу на них наскочили, и днища себе пропороли. Проход ведь оставили только в южный рукав Невы, где у нас больше всего пушек на стенах. Смотрите, государь, они тонуть стали.

Действительно, с Государевой башни было хорошо видно, как одна за другой барки стали уходить под воду, видимо люди, что суетились, прорубали топорами борта и днища. Однако, на двух баржах раздались взрывы, белые клубы дыма поднялись над камнями и они намного быстрее других посудин ушли под воду. Находившиеся на подлежащих затоплению судах люди, попрыгали в баркасы и стали ожесточенно выгребать против течения, медленно плывя к форштадту.

«Нева здесь глубока — недаром с ладожских верфей при Петре Великом линейные корабли проводили спокойно, а у них осадка больше пяти метров. Выставленное заграждение только крупный корабль остановит, мелочь пузатая типа яхт и даже скампавеи над затопленными барками спокойно пройдут. Хотя для них это станет оттянутым на время самоубийством — на каждый рукав по три десятка пушек смотрят с крепостных верков своими жерлами. Против 24-х и 18-ти фунтовых пушек ни одна яхта не выстоит — утопят мгновенно, особенно пустив в ход начиненные порохом гранаты, а мортиры пудовые и трехпудовые бомбы.

Тем более кое-где жаровни, еще шведские трофеи, поставили на стенах для каления ядер — пробей такой «гостинец» борт на орудийной палубе, экипажу будет «весело», как тараканам во включенной духовке. А если попадет в крюйт-камеру, то внутренний взрыв разнесет любой корабль на мелкие щепочки и пылающие обломки!»

Мысли проносились в голове, но взгляд Никритина был прикован к белым парусам, что медленно двигались по реке к Шлиссельбургской крепости. Ветер был для моряков попутным, что бывает редко, иначе бы им пришлось лавировать, постоянно меняя курс, что делать даже на такой широкой реке как Нева довольно проблематичное занятие.

— Это адмиралтейский бот, государь! От четырех до восьми шестифунтовых пушек, да полдюжины фальконетов, — голос Бередникова прозвучал с нескрываемым удивлением. Действительно, кто может решиться атаковать хорошо вооруженную крепость на столь утлом челне, так что идут с миром. — А ведь он плывет к нам, видимо с посланием вашему императорскому величеству. Прикажите встретить?

— Ты комендант, тебе виднее, подполковник. Только распорядись, чтоб твои канониры его ненароком не утопили. Учти, это могут быть перебежчики из столицы, и весьма кстати. А то у меня ВМС из одной скампавеи состоят, а тут еще бот добавится. «Непобедимая армада», блин. Ладожский «потешный флот» императора Иоанна!