Панин еще раз окинул взглядом Малую Невку, остановился на полузатопленном фрегате «Парис», тот заметно накренился на борт. Со вторым брандером, можно сказать, «повезло». Заметили на подходе бдительные вахтенные и выстрелили из пушки, начали палить из мушкетов. Баркас в двадцати саженях от фрегата взорвался с ужасающим грохотом. Горящих обломков почти не было, зато сила удара была такова, что старая обшивка не выдержала и разошлась. Волна захлестнула ветхий корабль и выбросила ближе к берегу, где он и затонул под верхнюю палубу.

Хоть жертв почти не было — трех матросов убило, два десятка покалечило, да и старый адмирал от несчастья, с его эскадрой случившимся, помер в одночасье. Зато сейчас моряки злы на гарнизон безмерно — бомбардирский корабль «Самсон» в заводи на якорях стоит, берегом и высокими деревьями от вражеского наблюдения его позиция закрыта. Яхты тоже укрылись в протоке — пока крепостной артиллерии ущерб серьезный не будет нанесен, прорыв в озеро невозможно сделать, пушки Шлиссельбурга любой корабль в труху перемолотят. Там орудийные жерла в 24 и 18 фунтов, хорошо, что таковых только два десятка, как наблюдатели рассказали.

— Господин генерал, срочное донесение от подполковника Полянского, лейб-кирасирского полка командира. Отряды фельдмаршала Миниха на восток поспешно отходят, прикрываясь сильным арьергардом. Драгуны в стычки ввязываются, ругаются с нашими, призывают на сторону «царя Ивашки» переходить и от присяги царице отказаться.

— Бить таких люто и без жалости! И пусть Александр Иванович дальше преследование ведет только своим полком. А ингерманландских драгун до стычек не допускает, во второй линии пусть с преображенцами находятся, зело ненадежны они.

Панин едва сдержался от того, чтобы не выругаться прилюдно. С Петербургским гарнизоном прямо беда — разговоры среди солдат нехорошие идут. А господа офицеры этому потакают — «гвардии надо за немку драться, вот пусть и воюют, а нам она на троне незачем».

Оба батальона пришлось к первой линии не допускать. Один шанцы восстанавливает на северном берегу Невы, а другой на южном, фузеи сложены, а солдатам роздан инструмент всяческий, так оно безопаснее. Драгуны вообще ненадежны — один эскадрон перебежал к Миниху, прихватив роту с другого, «улестив» манифестами от «Ивашки» и возбудив ее к открытому мятежу, причем во главе со всеми офицерами. Да и дезертиров множество рассыпалось по окрестным лесам и болотам.

Измайловцы также «симпатизируют» Иоанну Антоновичу, к которому перешло две трети гвардейского полка. Надежных офицеров и солдат, преданных императрице Екатерине Алексеевне, там едва сотня наберется, зато полтысячи волками смотрит, только и выжидают нужного момента, чтобы в лес удрать, да к Миниху податься.

По большому счету, генерал Панин понимал, что зря все эти части из столицы вывел, не нужны они в баталии будущей, даже зело вредны. Только целый батальон от первого «потешного» полка отнимают, что их фактически под охраной пяти его рот держат. Но оставлять их в столице было чересчур опрометчиво — и так город переполнен вредными слухами о «добром императоре Иоанне Антоновиче», что народу «отец родной», и «злой царице Екатерине Алексеевне». Что уже не «Матерь Отечества Несравненная», а «мачеха презлая», «змеюка подколодная, ядом смертным мужа опоила», чтобы овдовев «самой царствовать и всем владети».

— Ничего, ты только до вечера погибель свою оттянул, Ивашка, — Панин со злобой посмотрел на приземистые стены крепости, что казалось выросли из свинцовой глади озера и реки.

— Как орудия выставим, и порох подвезут, так тебе враз весело станет, — Петр Иванович усмехнулся. Ему с утра сообщили, что самозванец сидит в крепости, слишком быстро Миних отвел свои батальоны из форштадта, боясь окружения. И правильно сделал — тут как опытный генерал, Панин отдавал должное победителю под Ставучанами, хотя жаждал его погибели.

Как обложение Шлиссельбурга будет законченно, а солдаты отдохнут после бессонной ночи, то после полудня гвардия выступит супротив Миниха — по три батальона от полков Преображенского и Семеновского с артиллерией. И семь эскадронов конницы — полный полк лейб-кирасир и два эскадрона конногвардейцев (еще один будет оставлен присмотром для ингерманландских драгун, чтоб непотребный мятеж не учинили). Вполне достаточные силы для победной баталии…

Орудийный грохот донесся с каменных стен Шлиссельбурга, которые заволокло густым пороховым дымом. На месте строительства шанцев, что на островках взметнулись черные клубки дыма, несколько ядер ударили в дома форштадта, напрочь снося крыши и бревенчатые стены. Крепость, доселе молчавшая, ожила, неся смерть осаждавшим — орудия с ее верков и башен стреляли беспрерывно…

И началась паника, что в мгновение захлестнула всех!

Солдаты и мужики бросили работу и, как облитые кипятком тараканы, шустро разбегались с шанцев, бросаясь в воду — благо до берега было рядом и неглубоко. По улицам форштадта понеслись верховые и телеги, на барках, что стояли в канале началась неразбериха — ядра долетали и туда, добавляя горестных криков и воплей.

— Петр Иванович, может быть, мы не будем так спешить со строительством шанцев? Как видите, пушки царя Иоанна Антоновича бьют метко, не жалею и трехпудовых бомб, что своими взрывами довели народец и лошадей до беспамятства. Нужно дождаться вечера и под прикрытие тумана работать без помех всю ночь, а уже утром начать обстрел крепости.