Шрифт:
Потомок гордых скоттских королей стоял с флегматичным видом, говорил спокойно, совершенно не обращая внимания на летящие ядра, что горели пламенем, обмазанные смолою. Видимо, осажденные решили поджечь форштадт, и тем самым выкурить оттуда осаждающих. Предположение было здравое — действительно, днем им не дадут возводить шанцы, сейчас даже батогами не заставишь никого трудиться…
Глава 2
Выборг
Генерал-майор Алексей Силин
ближе к полудню 7 июля 1764 года
— Господа офицеры, государь-император и самодержец Всероссийский Иоанн Антонович, третий этого имени, призывает вас выполнить свой долг перед престолом и державой!
Алексей Петрович остановился, говорить генералу было тяжело. Только что прочитал царский манифест, что вызвал всеобщее ликование. А теперь приходится надрывать горло, чтобы каждый морской или армейский офицер, да еще сержанты с боцманами, которых столпилось на небольшой площади несколько сотен, услышали его слова.
— Доколе гвардия будет возводить на престол тех, кто нам не надобен. Царица окружила себя фаворитами и любимчиками, что казну государственную опустошили, а тем, кто верно и честно служит, кто воевал с пруссаками за честь русскую, за могущество державы нашей, даже объедков с гвардейского стола не достается! Скажу всем честно и прямо — те деньги в казне, что полагались на выплату жалования флоту и армии, все восемьсот сорок тысяч рублей, серебром и червонцами, были нашей «доброй царицей» выплачены до копеечки… Только не нам всем, а братьям Орловым, за то, что они помогли ее на трон подсадить, возмутив гвардию!
По площади прокатился недовольный гул, военные в одном порыве всколыхнулись. И сам Силин охотно разделял это недовольство — ему, генерал-майору и коменданту крепости, так же постоянно задерживали жалование, а что говорить о простых служивых — обнищали все, сиры и убоги без пригляда государственного. А речь эту, собственноручно Иоанном Антоновичем написанную, он в долгой дороге чуть ли не наизусть выучил так, что от зубов сейчас отскакивало.
— Гришка Орлов генерал-поручиком и кавалером стал, титул светлейшего князя получил, а его братья графами да генералами тоже облагодетельствованы царицей. А за какие подвиги, прикажите знать?! Что ублюдков матушке-царице исправно сотворили?! Не на полях сражений и в морских баталиях в поте лица сражались, а на приступ шли в постели женской! Так-то оно безопасней сражаться!
Собравшийся на площади служивый люд дружно разразился злым хохотом. Гнев, долго копившийся на творящиеся кругом безобразия власти, ее злоупотребления и несправедливость, вылился в громких криках, один страшнее другого по своей крамоле:
— Так Катьку топтать и ордена получать явно приятственно. Чем один шторм в море пережить!
— Не говоря о баталии…
— На такой бы приступ и я ходил, хоть каждую ночь! Исправно бы послужил нашей «матушке-раздвинь-ножки»!
— Да на штык их брать нужно, злодеев!
Алексей Петрович поднял руку, призывая к тишине, и молчание вскоре наступило, слышалось только злобное сопение. И закончил все словами самого императора Иоанна Антоновича, который настоятельно посоветовал генерал-майору произнести их, когда градус недовольства у всех собравшихся высоко поднимется.
— Вся заслуга Орловых, князя Барятинского, Пассека и прочих злодеев состоит в том, что именно они умертвили императора Петра Федоровича, выполняя прямой приказ и повеление его жены Екатерины Алексеевны! То абсолютно верно — младший брат Федор Орлов, захваченный в Шлиссельбурге, признал это тягчайшее преступление и покаялся. А старший Гришка, как вы знаете, хотел убить императора Иоанна Антоновича, да только сам картечью был сражен! Один цареубийца сражен по Божьей воле! Но другие еще живут припеваючи! Я вас спрашиваю — доколе?!!!
На площади воцарилась зловещая тишина, моряки и армейцы с побледневшими лицами и гневными взорами до хруста сжимали кулаки. То, о чем два года втихомолку рассуждали между собой, боясь доносов в Тайную экспедицию, сказано громко и прилюдно прибывшим от законного императора его генералом. А значит, то есть правда, которую скрыть никогда преступникам не удастся.
Ибо есть Божий Суд!
Теперь сам Алексей Петрович полностью осознал всю правоту Иоанна Антоновича — доколе все эти безобразия терпеть?!
— Я был в камере у государя, в которой дышать нечем от зловоний. Каменный мешок, без света, только лампадка горит перед иконой Пресветлой Владычицы нашей! Охапка соломы и ржавые кандалы, которые на него надевали, дабы заставить отречься от престола и уйти в монастырь. Он отказывался, зная что народ наш, флот и армия державы Российской, неправедно управляются, многие обиды безвинно терпя. Темно там, сыро — воздуха не хватает, дышать трудно. Но государь там восемь лет провел, страдая ежечасно от «милосердия» цариц наших. Обитель скорби там, молитвами за людей пропитанная в стенах каменных. Но не ожесточился сердцем, Государь, я сам несколько раз с ним беседу имел — суждения его здравые и зело полезные для державы, сердцем своим добр и милостив. Ибо познавший страдания с самого детства, когда его с престола свергли и в темницу жить определили, знает что такое страдания его подданных…