— Благодарствую… Только что ж так много-то? За мешочек травы… — Охнув, я едва смогла удержать богатые дары охотника в руках.

— Бери, бери… Ярош Пресветлый, он нам делиться с добрыми людьми велел. А ты пусть и нелюдь, а добрая! В помощи не откажешь!… — заявил вдруг Варда.

Уж не знаю, каким таким чудом я не уронила птицу и свёрток в сугроб. Но на Варду вытаращилась так, будто он был, по меньшей мере, троллем, выразительно читающим эльфийскую поэму. Ещё и рот раззявила, в лучших традициях деревенских дурочек…

Нет, север Мира почти что не знал Войны. И в Рогачике при моём появлении не перебегали на другую сторону дороги, при встрече здоровались и плату за зелья давали справедливую, но… Я замечала взгляды, бросаемые мне вслед украдкой… Чувствовала боязнь произнести лишнее слово в моём присутствии, неестественность и натянутость в поведении большинства деревенских жителей в те редкие моменты, когда им приходилось общаться со мной. Исключением были лишь Седая Сибилла, имевшая репутацию полубезумной, да сиротка-Юльче, бывшая приживалкой в доме своей тётки, в сравнении с которой даже Нелюдь, Отвращённая, богопротивная «ельфа», видимо, выглядела не столь уж и страшно… В остальном я не строила иллюзий. Меня терпели, потому, что нуждались в том, что я делаю. Для людей я была чужой. Так же, впрочем, как они для меня.

Поэтому я действительно настолько опешила, что даже не нашлась, что ответить. То ли охотник оказался третьим «исключением», то ли просто пребывал в очень хорошем расположении духа, когда первая встречная, будь она даже «ельфа», вполне покажется другом, товарищем и сестрою…

Подтверждая мою последнюю мысль, Варда кивком указал мне через плечо, на белеющие позади деревья.

— А дни нынче пошли, Шэрин, хвала Пресветлому, щедрые на дичину!… С Ближней заимки иду. Вишь вот — это всё добро оттуда… Как чувствовал! Матьяш смеялся ещё, дескать, буря ночью была, зверьё по норам да по хованкам попряталось, глубже в лес подалось… Потому и попёрся сам к Урочищу, дальние капканы и силки проверять, и меня с собою тянул… Я и пошёл с ним вначале, да с полпути раздумал — уж больно идти далече… Чувствовал же, говорю!… Правда, как увидал на Ближней такое раздолье — сам удивился, не то слово как…

— Кх-м… Что ж-ж… будет радость сегодня твоей хозяйке и малым, — Хвала Ночи, дар речи ко мне, наконец-то, вернулся! — Ладно… За это, — я перехватила «дары» поудобнее, — спасибо. Будет ещё что нужно из трав или эликсиров — заходи…

— Эт самое… тебе спасибо. Ну что, бывай, Шэрин! Ярош с тоб… ну, то есть, хорошего тебе дня!…

Охотник кивнул мне, мощно оттолкнулся палками и плавно заскользил по искрящему на солнце насту в сторону деревни. Две аккуратные бороздки лыжни, потянувшиеся за ним, тут же прихватывал морозец.

Проводив его глазами до ближайшего пригорка, я вернулась в дом, как можно осторожнее минуя коварную завалинку.

В свёртке, переданном мне женой охотника, оказался глиняный горшочек со сливочным маслом, четверть круга козьего сыра и с полдюжины свежих пшеничных лепёшек. Верхнюю я сразу же разорвала на две части и с поистине хищным наслаждением впилась зубами в мягкую пресную сдобу, радостно сознавая, что проблема хлеба насущного решена для меня как минимум на пару дней… …

Кис, которому досталась львиная доля глухаря, если и намечал охоту, тоже мог со спокойной совестью её отменить. Однако к полудню он всё же куда-то исчез, чему я, честно признаться, даже обрадовалась, поскольку давно собиралась осуществить одно весьма хлопотное мероприятие — провести ревизию запасов трав, которые хранила на чердаке.

Работа спорилась, всё получалось отлично, ибо теперь никто, руководствуясь исключительно добрыми побуждениями и желанием мне помочь, не трусил шерсть в разложенные у печи для просушки травяные сборы, не грыз с таким трудом раздобытый корень лиловой мандрагоры, не смешивал когтистой лапой лисохвост с побегами кораллии и подлавочной пылью, и не разбивал половину пузырьков с готовыми эликсирами. В результате я увлеклась, и вместо отведённой под эту затею половины дня провозилась до следующего вечера, делая перерывы на сон, еду и ежевечерние упражнения с мечом.

… Хират вырос на пороге поздним утром — когда с ревизией было давно покончено и я, смирившись с неизбежным, складывала в сумку нужные снадобья, собираясь отправляться в Рогачик. Удовольствия эти походы мне доставляли, мягко говоря, мало, но от последней лепёшки осталась ровно половина, а чугунок с глухариной похлёбкой уже показывал дно. Нет, голодная смерть мне не грозила — в сарае имелась заготовленная ещё осенью большая бочка кислой капусты, а в холщовых мешочках за печью — немного сухого гороха и круп. Однако перспектива триумфального возвращения на мой стол постных щей и пресной пшёнки, и так весьма нечасто его покидающих, всё же радовала меня намного меньше, чем поход в деревню.

— Ну, чего нового в лесу? — поинтересовалась я, набрасывая поверх рубахи гордость моего гардероба — волчью безрукавку, собственноручно пошитую в начале зимы из найденной на чердаке шкуры.

Кис сверкнул в мою сторону янтарными глазами, потом зевнул во всю пасть, смешно свернув трубочкой язык, и сладко потянулся. Определённо, сегодняшняя ночная охота удалась, и делиться новостями он сейчас настроен не был.

Конечно, мне не были известны подробности его лесной жизни. Однако я не без оснований подозревала, что мужчина он свободный, по какой-то причине не желающий связывать себя ни верховенством в стае, ни женой и кучей пищащих детишек. Наши дороги пересеклись этой осенью в ночном лесу — Кис охотился, я же в очередной раз пыталась приучить свои пальцы слушаться клинка… С тех пор хират частенько сопровождал меня на ночные вылазки в чащу, зачастую делился добычей, а с наступлением холодов всё чаще и чаще навещал меня в избушке, с успехом исполняя роль одновременно стража, компаньона и молчаливого собеседника…