Вера подробно расспросила девочку о том, чем ее вчера кормили, когда меняли постельное и носильное белье, чему учили на уроке, кого в классе за что наказывали. За шалости и нерадивость в работе здесь оставляли без ужина. Секли розгами за серьезные проступки: воровство, драки, хамство воспитателям.

— Видите, — сказала Вера Саше, — они знают, по каким правилам им надлежит жить и каковы последствия неподобающего поведения.

Девочка волновалась, руки ее безостановочно теребили край передника. И все же страха в ее поведении не просматривалось. Внимание красивой ласковой важной дамы явно было приятно ей, отвечала на вопросы она охотно и развернуто.

— Один мой добрый знакомый говорил об этом так, — ответила Саша, — “страх не научит детей отличать добро от зла; кто боится боли, тот всегда поддастся злу”.

— Ваш знакомый едва ли имел опыт работы с детьми, да и вообще с людьми и их поведением, — ответила Вера. — Кто это сказал?

— Основатель ВЧК Феликс Эдмундович Дзержинский, — ответила Саша. — Тогда предполагалось, что мы быстро закончим с врагами революции и станем работать с беспризорниками.

— Что же, какими были бы плоды работы великих гуманистов из ЧК, мы теперь так и не узнаем, — пожала плечами Вера. — Это, между прочим, дети простонародья. У некоторых из них отцы служили в Красной армии. Мы не мстим детям, не делим их на своих и вражеских.

— Но ведь сироты из дворянских и офицерских семей живут отдельно?

— Разумеется. Для них есть другие интернаты, с гимназической программой. Потому что они подготовлены к ней, Саша. А эти дети… вы бы видели, в каком состоянии многие из них поступали к нам. Младшие не все умели не то что читать — разговаривать, либо изъяснялись наполовину при помощи бранных слов. Мы проделали огромную работу, чтоб вернуть им человеческий облик. Хотите задать какой-то вопрос этой девочке?

— Скажи, — Саша посмотрела ребенку в лицо, — о чем ты мечтаешь? Кем хочешь стать в будущем?

Девочка, только что такая разговорчивая, растерянно приоткрыла рот. Взгляд ее заметался по комнате. Губы задрожали, кончик носа покраснел.

Вера глянула на Сашу укоризненно:

— На такие вопросы их отвечать не учат, — и обратилась к ребенку: — Тише, не надо плакать. Ты не виновата ни в чем. Ты молодец, я очень довольна тобой. Иди к своим подругам. Скажи им — я пришлю вам всем леденцов к ужину.

— Вы так и планируете ездить по приютам и лично пересчитывать полотенца? — спросила Саша, когда девочка вышла.

— Разумеется, нет. Я налаживаю работу службы, которая будет заниматься этим систематически. Вы ведь знаете, малые добрые дела — это прекрасно, но мы не имеем права на этом останавливаться, мы обязаны превращать их в массовые практики. Для чего я все это показываю вам. Когда вам говорят о работе на Новый порядок, что вы представляете себе? Расстрельные подвалы и пыточные застенки? Это все необходимо на данном историческом этапе. Как мне необходимо было вас допросить в нашу первую встречу.

— Об этом не беспокойтесь, — Саша улыбнулась. — С моим послужным списком строить из себя оскорбленную невинность было бы глупо.

— Вы понимаете, что главная и настоящая работа — она здесь? В таких домах, как этот. Их пока десятки, а нужны сотни и тысячи. Это будущее.

Саша сплела пальцы в замок. По своему опыту вербовки она помнила, что моральное давление действует порой там, где бессильны оказываются угрозы и посулы. Но что этот метод применят к ней, не ожидала. Чего угодно ожидала, но не этого.

Вынужденное бездействие последних недель подтачивало ее волю вернее, чем пытки и дурман.

— Какое будущее ждет этих детей после выпуска? — спросила Саша.

— По результатам экзамена лучший ученик из каждого класса переводится в гимназию. Мальчики впоследствии смогут претендовать на университетскую стипендию. Девочки смогут попасть на Высшие женские курсы, когда их работа будет восстановлена. Лучшим открыто любое будущее. Среди оставшихся тех, кто не имеет нареканий по поведению и послушанию, устраивают прислугой в приличные дома. У меня самой служат две такие девушки. Для остальных резервируются рабочие места на заводах и фабриках. На улице не остается никто.

— Выходит, у всех, кроме лучшего ученика, нет никакого выбора?

— Хотела б я, чтоб у них был выбор, — ответила Вера, устало потирая виски. — В некоторых пределах, разумеется, но чтоб было больше выбора, больше возможностей, больше будущего. Чтоб у каждого из них был ответ на вопрос, который вы задали этой девочке. Свой настоящий ответ, а не заученный. Но организация этих процессов — огромная работа, заниматься которой некому, Саша, решительно некому.

***

Проснулась Саша от выстрелов, доносящихся с улицы. Какой-то миг надеялась, что это Красная армия штурмует Рязань. Но Саша видела карты и слишком хорошо знала, что такое невозможно. Да и выстрелы… это не был бой. Это был салют.