Быстрыми шагами двигаюсь в сторону первого этажа. Холл. Ступеньки. Поворот налево. Еще одна лестница вниз, ведущая к физико-химическим лабораториям, расположенным на цокольном этаже.

Так странно. Почему Сашка пошла именно туда? Разве туалет, который там находится, не на ремонте?

Стук моих каблуков отдается эхом от стен. Здесь ни души. Полутемный пролет. Свет горит не везде. Я упрямо иду вперед, ведь где-то там, сидя в одиночестве, плачет Харитонова. Кто посмел обидеть? Разве можно ее обижать? Она же — чудо.

Лампа над туалетом моргает и дребезжит. Жутковато, если честно.

— Саааш? — останавливаюсь у двери туалета, опечатанного красной клейкой лентой. — Саша, ты там?

Табличка «закрыт на ремонт» подтверждает мою теорию о том, что выбор места довольно странный. Ну ладно. Проверить-то надо…

— Саша? Ты там? — стучу кулаком по деревянной резной поверхности.

Уже собираюсь уходить, но слышу чей-то всхлип.

— Сааш? — толкаю дверь, и она действительно оказывается не заперта. только темень там кромешная. Срашно…

Распахиваю дверь шире. Сквозняк неприятно лижет щиколотки. Я замираю в проеме и всматриваюсь в густую, непроглядную черноту.

— Харитонова? Это вообще ни разу не смешно! — заикаясь, признаюсь я.

А потом происходит это. Кто-то затаскивает меня внутрь. Я даже пискнуть не успеваю, как дверь за моей спиной захлопывается. И вот он момент, когда «душа уходит в пятки».

— Ну привет, сука, — слышу в самое ухо. — Конец твоей сказке…

Глава 56

— Скажи, что ты знаешь о боли?

— Я знаю, что она многогранна…

Порой оставляет глубокие шрамы,

Порой оставляет рваные раны…

— А тот, кто ее причиняет?

— Характером слаб человек этот

Свою боль чужою глушит,

Такой вот странный избирая метод…

— И что же, становится ему легче?

— Увы, иллюзия горькая только

Душа его чернеет от злости

А сердце становится жестоким…

— Любовь виновата, верно?

Неразделенная, невзаимная, преданная

— Да, чаще всего она, наверно

Ведь даже любовь бывает уродливой… (А. Джолос)

АЛЕНА

Страх. К этому мерзкому чувству невозможно привыкнуть. Оно почти всегда приходит внезапно, сжимает невидимыми пальцами горло и крадет дыхание. Вот и сейчас, дверь за моей спиной закрывается, тьма поглощает, а голос, что раздается у самого уха заставляет вздрогнуть от неожиданности.

— Фонарь…

Прямо в лицо по команде бьет луч света. Я, щурясь, пытаюсь попятиться назад.

— Куда собралась? — звучит насмешливо.

— Отпусти! Аай, — дергаюсь, но теперь страдают мои волосы, которыми так долго с особой тщательностью занималась Сонечка.

— Не рыпайся, дрянь, — предупреждает тот, кто решил устроить мне это вечернее рандеву.

— Она так и так целой-невредимой не останется, — гогочет Сивова. Только она умеет делать это так мерзко.

— Это точно. На пол села, — раздается холодный приказ. — Дернешься — порежу. Чувствуешь лезвие? Это нож, чтобы ты понимала. Мой любимый.

Я сглатываю комок, вставший в горле. В висках пульсирует кровь, тело немеет.

— Села я сказала! — ледяной тон. — Иначе пожалеешь.

И вот я уже в прямом смысле слова ощущаю, что она не шутит. Острие ножа упирается прямо в шею. Приходится подчиниться, пока мысли лихорадочно бьются друг о друга.

— Марин, рот…

Сивова, словно покорный пес, кладет фонарь на пол и вынимает из кармана скотч.

— Это, чтобы ты не орала, — поясняет заботливо и тянет ко мне свои ручища, которыми днями напролет толкает ядро. — Выыырядилась, ущербная, ты посмотри, Ник. И достала же где-то! Небось долго пришлось стоять у дороги. Зарабатывать.