Шрифт:
— Было у тебя такое? — шепчет, замирая в паре сантиметров от моих губ.
— Нет, — отвечаю, не до конца вникая в то, о чем она говорит.
— Я про задачу со звездочкой, Ром, — закрывает глаза.
Очень вовремя про математику вспомнила! Будь она не ладна.
— Ну все когда-то в первый раз случается.
Замечаю, как красочно вспыхивают ее щеки.
Что ты несешь, полудурок? Твою мать, ляпнул. Тормоз ты сегодня конкретный!
— А если там, в этой задаче, слишком много неизвестных? Если вдруг ни один из способов решения тебе не поможет? — продолжает она чересчур взволнованно и сбивчиво, когда я касаюсь губами ее скулы и потихоньку, но весьма настойчиво спускаюсь ниже. — Если… если тебе надоест мучиться…
— Я решу ее, Лисицына, — покрываю поцелуями тонкую, лебединую шею.
— Роом, — отчаянно дрожит, но на мое счастье, непроизвольно выгибается в ответ.
Зеленый свет.
— Мне нравится, как ты пахнешь, — признаюсь, лаская губами нежную кожу. — Ягодами…
— Ром, — цепляется пальцами за мое плечо, издавая короткое «ох» в тот момент, когда я, срываясь, целую ее настойчивее.
Прижимаю девчонку спиной к стеклу и с трудом отрываюсь от влажного, соблазнительного тела.
Никогда не думал, что настолько сложно будет. Что будет важно. Не перегнуть. Не испугать.
Смотрю на нее. Долго. Пристально.
Дышит часто-часто.
Беру ее лицо в ладони.
Она, раскрасневшаяся и взволнованная смотрит растерянно в ответ. Невероятно красивая.
Ныряю в ее глаза, как в омут. И там, на дне, мне нравится то, что я вижу. Но спешить совершенно точно нельзя…
Кровь закипает, когда она опускает ресницы. В груди ноет невыносимо.
Губы. Такие яркие. Нежно-розовые. Как нарисованные. Я с первой встречи еще это отметил.
Она размыкает их, чтобы что-то сказать.
Какая мука… Надеюсь, не только для меня.
Не справившись с собой, я все-таки целую ее в эти самые губы. И руки, увы, распускаю тоже. Сжимаю в порыве страсти ее хрупкую, тоненькую фигурку. Дурея все больше. От того, что позволяет мне стать ближе.
Робко, но все же отвечает. Подается навстречу.
Доверяет? Я себе — точно нет.
Мягкие уста раскрываются, и наши поцелуи становятся уже не такими невинными. Они все откровеннее. Глубже. Дольше. Горячее.
Оба дышим шумно и тяжело, но оторваться друг от друга невозможно. В груди разливается незнакомый трепет. Чувства: яркие, острые, первые — переполняют меня и душат одновременно. И мне, если честно, все труднее контролировать то, что происходит. Так нравится целовать ее… Знать, что никто и никогда не делал с ней этого. Знать, что никто кроме меня не прикасался к ней. Никто и никогда.
Несмело проводит языком по моим губам, и я от удовольствия едва не отключаюсь. Обалдеть…
Она только моя.
Настоящее сокровище. Жаль, что сразу не разглядел, доверившись грязным сплетням. Нет чище существа, чем она. Нет прекраснее…
В какой-то момент моя мокрая насквозь футболка летит куда-то в сторону. Лисица сперва очень стесняется. Краснеет, стыдливо отводит глаза. Очевидно, мой голый торс вызывает у нее очередной приступ смущения, но под моим натиском, она все же сдается. Ее пальчики осторожно ложатся на мои плечи. И кажется, что даже кожа под ними горит. Настолько остро я чувствую, что мне нужно это… Она нужна. Как воздух, которого совсем не осталось в ноющих легких.
Целуемся, теряя счет времени. Теряясь друг в друге. Жаждущие губы. Сбившееся дыхание. Страстный шепот и обжигающие прикосновения.
Холодная Алена Лисицына. Тает в моих руках. Я же чувствую. Вот она какая на самом деле… Нежная. Ласковая. Отзывчивая. Хрупкий цветочек, который по какой-то причине достался мне. Испорченному во всех отношениях.
Она выставляет между нами ладошку. Наверное, знак, чтобы притормозил, остановился. Потому что понесло безбожно. Балансируем на грани. Поцелуев становится мало. И мы все теснее прижимаемся друг к другу, ощущая, что одной ногой стоим на пока еще запретной территории.
— Ром, — в ее голосе отчетливо слышится явственная паника. Оно и понятно.
Че ты как дикий в самом деле! Набросился на нее как голодный зверь.
— Ром, я… ты…
А ладонь так неудачно спускается на мой живот. Мышцы пресса напрягаются под ее пальцами, и она вздрагивает вместе со мной.
Одуреть можно…
— Ммм, — мычит, отклоняясь. — Ром…
— Лиса, — перебиваю, отрываясь от сладких губ.
Пытаюсь дышать. Сердце гулко барабанит о ребра. По венам жгучее желание разливается. Накрыло — не выплыть.
— С ума схожу, прости, — признаюсь, целуя худенькое плечо, пока ее пальчики путаются в моих волосах. — Не соображаю совсем, но клянусь, никогда не обижу тебя. Ты же понимаешь. Понимаешь, да?
Силой воли заставляю себя отодвинуться от нее.
— Скажи, что веришь. Мне это важно, — серьезно смотрю на нее.
— Верю…
Стискиваю ее в объятиях и выдыхаю с облегчением.
— Извини, если напугал своим напором. Просто ты…
Я закрываю рот, чтобы не наговорить лишнего. Молчи, Рома. Просто молчи.