Шрифт:
— Ты бы съездил отдохнуть, — выдаю я вслух.
— Что все так плохо? — смеется он.
— Пора уже просто. Эта твоя вечная строительная империя рано или поздно тебя доконает.
— На этот случай у меня есть ты, Роман.
Молча встаю, надеваю куртку. Цепляю взглядом большие старинные часы.
— Свидимся на выходных, раньше не приеду.
— Давай, Ром. И только попробуй не явиться. На квартире порядок у тебя? — интересуется строго. — Учти, там приличный дом. Потише со своими горе-друганами. Ты, кстати, не подскажешь, почему Ян в больнице? Мне вчера звонил его отец…
Я застегиваю молнию и злорадно ухмыляюсь. Что не укрывается от проницательного Сергея.
— Абрамов-младший молчит. Может, хоть ты просветишь? Вы ведь вроде как все вместе тут были.
— Мы сами разберемся, — отрезаю сухо.
— У него сотрясение и полный фарш во рту, Роман, — отчитывает он сурово.
— За дело получил, — направляясь к двери, бросаю через плечо. — Все, мне пора.
— На машине поедешь? — намекает он на то, что ему было бы приятно, если бы я опробовал свой подарок.
— Нет.
— Не гони по трассе, — уже будучи в коридоре, слышу его просьбу я.
Спускаюсь на первый этаж, выхожу через парадную дверь. Направляюсь к мотоциклу. На улице отличная погода. Свежий воздух заполняет легкие до краев, под ногами мокрые, желто-красные листья. В голубом небе ярко светит утреннее солнце, а из леса доносится громкая трескотня очумелых птиц. Прямо идеальная атмосфера для душевнобольных, находящихся на реабилитации!
Недолго это продлится. Скоро в Москве начнется бесконечная серость.
Мимо пролетают деревья и дорожные знаки. Мотоцикл ревет и несется по МКАДу с немыслимой скоростью, то и дело маневрируя среди автомобилей. Чистый кайф ощущать полную свободу. Пока все дохнут в пробках, я без проблем еду дальше, наслаждаясь каждой минутой.
Губы непроизвольно растягиваются в улыбке. Представил Лисицыну, сидящую сзади… Отключилась бы уже наверное от шока, свалившись на дорогу мешком с картошкой.
Вспоминаю, как она храбрилась и отчаянно пыталась скрыть тот ужас, который испытала при виде моего железного друга. Получилось у нее, по правде говоря, неважно… Сперва глазища эти свои вылупила на пол лица и дрогнувшим голосом заявила, что ей не нравится мой мотоцикл. А потом и вовсе трясущимися руками, намертво в меня вцепилась. Клянусь, думал до самой печени доберется! Но если скажу, что мне не понравилось — солгу…
Уверен, расслабиться ей не удалось совершенно. И дышала она явно через раз. В целом же, было ощущение, что я везу за спиной старого доброго Буратино. Уж настолько деревянной она была!
Хохочу в голос.
Но вскоре от веселья не остается и следа. Чем ближе я подъезжаю к Москве, тем явственнее злость набирает обороты. Опять же из-за Лисицыной.
Мне нужны подробности той ночи. И я по-любому вытрясу их из нее. Если она, конечно, явится сегодня.
В гимназию я приезжаю к девяти. Первый урок по расписанию — это физкультура, и он скоро закончится.
Сидя на трибуне, лениво наблюдаю за игрой. Баскет. Князев в мое отсутствие прямо Майклом Джорданом[8] себя возомнил.
Клоун цирковой… И прехлебатель его, Аверин, сияет как долбаный тульский самовар. Так увлекся, что не заметил Юнусова, подобравшегося справа. Потерял мяч, рататуй тупоголовый.
Отвлекаюсь от происходящего. Смотрю на девчонок 11 «А» и 11 «Б». Они страдают на матах, старательно качая пресс под руководством Петра, никому не дающему спуску.
Я бегло осматриваю присутствующих. Смирнова, пыхтящая Харитонова, красная как рак Сивова, громко причитающая Павлюкова и откровенно халтурящая Грановская. Среди тех, кто сидит на лавке Лисицыной тоже нет.
Бросаю взгляд на окна. Стадион пуст. Остается раздевалка, ну и вариант, что в школу Лисицына так и не явилась.
Я осматриваю женскую раздевалку на предмет наличия Лисы. Пусто. Не пришла значит. В помещение по звонку вваливаются раскрасневшиеся и мокрые девчонки.
— Ромка, — верещат они, улыбаясь, — Нам переодеться надо.
А сами обступают меня, флиртуют напропалую и смеются. Сивова и вовсе решает переплюнуть всех.
— Ром, помоги, а? Я застряла! — заявляет она мне, стоя в одном лифчике в тот момент, когда футболка уже задрана по самую голову.
Вероника, прищелкнув языком, хватает меня за руку. Моя свободная манера общения с одноклассницами никогда не была ей по душе.
Выходим из раздевалки. Она оборачивается и останавливается в шаге от меня.
— Я очень зла на тебя, Ром, — заявляет недовольным тоном, складывая руки на груди.
— Не понял…
— Ты меня обидел, — отклянчивает губу и смотрит на меня с укором.
До меня доходит. Вероника решила, что я пришел просить прощенья.
Ну-ну…
— Извиниться хотел? — спрашивает королевишна снисходительно.