— Какого ляда, Лисицына? — орет, дергая меня за водолазку. Видимо, от его глаз не укрываются следы на шее, потому что смотрит на меня он ошарашено. — Кто и когда это сделал с тобой?

— Отпусти! Дай мне пройти! — начинаю биться в панике и кусаю до боли внутреннюю поверхность щеки. Чтобы не разрыдаться. А как же хочется!

Звонок оповещает о том, что пора идти на урок, но судя по всему, у Беркутова другие планы. Прямо сейчас он, очевидно, хочет закончить то, что начали его друзья. Хочет растоптать меня окончательно.

— СКАЖИ. МНЕ! — произносит с нажимом, к моему ужасу, одним движением закатывая рукав еще выше.

— Отвали! Достаточно с меня унижений! Не смей вообще задавать мне какие-то вопросы! Все из-за тебя! — выдаю отчаянно, часто и громко дыша. — НЕНАВИЖУ!

Толкаю его в грудь, что есть сил, хватаю упавшую с плеча сумку и бегу…

Бегу прочь от Него. Врезаюсь в Даню, которого не видела сегодня, но не останавливаюсь даже когда он зовет меня. Выдержать еще и его атаку — я уже просто не в силах. Залетаю в опустевший женский туалет, прислоняюсь спиной к холодному кафелю и пытаюсь унять дрожь. Зачем он это делает? Каждый раз норовит задеть больнее…

Мой телефон вибрирует. Достаю его, и предчувствие меня не подводит. Сообщение с неизвестного номера.

«В 14:30 у Циркуля в кабинете. Только попробуй свалить».

Истерично смеюсь, но тут же начинаю кашлять. Ну надо же! Месяц игнорировал наставления директора, а тут вдруг сам напоминает об «обязательных занятиях для устранения пробелов в математике». Моих пробелов, мешающих на пути к аттестату с отличием.

Черта с два! Никуда я не пойду.

Естественно так я и делаю. Сбегаю сразу после шестого. А на следующий день в Гимназию я уже не еду. Температура под сорок и остро развивающаяся пневмония просто не позволяют мне этого сделать…

Глава 16

АЛЕНА

Утро тринадцатого октября выдалось тяжелым вдвойне.

Во-первых, по ощущениям я вся горела. Меня знобило, а в горло словно стекловату засунули. Еще я периодически заходилась страшным кашлем. Таким вот кашлем, характерным для курильщика со стажем.

Во-вторых, мое тело от каждого движения ныло пуще прежнего, а синяки и следы от ремня стали выглядеть еще хуже, проступив во всей красе.

Мне было очень плохо, но все же, усилием воли я заставила себя подняться с кровати и собрать Ульяну. Отвела ее в сад, постаравшись на этот раз не пересекаться с докучливой воспитательницей. Она непременно обратила бы внимание на мою хворь и отказалась бы принимать Ульяну в группу. Мало ли что…

В школу я в тот день так и не пошла. Просто не нашла в себе сил. Купила в аптеке несколько пакетов Терафлю, ромашковый чай и дешевый спрей от боли в горле. Отправилась домой «лечиться», наивно полагая, что этот нехитрый набор меня спасет.

Выпила разбавленный водой порошок и скрутилась калачиком на постели. Мать вроде и не поняла, что я осталась дома. Кутаясь в теплое, привезенное из Бобрино пуховое одеяло, я слышала, как они с Валерой комментируют передачу «Модный приговор», то и дело срываясь на громкий и противный истеричный смех.

Перед тем как провалиться в сон, отправила Элеоноре Андреевне сообщение о том, что заболела. Лучше уж я сообщу ей сама, чем она придет к нам в гости с расследованием, как это произошло в конце девятого класса.

Мне в тот день пришлось безбожно краснеть перед классным руководителем. За бардак на кухне и нетрезвую родительницу, от которой за метр разило перегаром. Потому что Пельш, несмотря на недовольство Екатерины, все же вошла в квартиру для того, чтобы выяснить причину моего отсутствия в школе. А дело было в том, что тогда болела маленькая Ульяна, и оставить ее одну без присмотра я не могла. Спасибо, что Элеонора Андреевна вошла в мое положение и не стала сообщать социальному педагогу о моих «прогулах».

Теперь у нас с ней некий уговор. Я всегда держу ее в курсе того, что происходит со мной. Потому что мама не контактирует с учителями совершенно. От слова совсем. И слава богу…

Проспала я до самого вечера и, забирая Ульяну из садика, была уверена в том, что мне стало лучше. Но как же я ошибалась… Последующие пару дней были сущим адом. Болезнь не отступала, и уже тогда, говоря откровенно, я понимала, что это вряд ли обыкновенная простуда. Дышать становилось все тяжелее, температура больше не спадала, в груди болело, и я стала хрипеть.