— Как ты себя чувствуешь, Алена? — спрашивает строго, закрывая крышку дорогого ноутбука марки известного яблочного бренда[18]. Что касается оснащения и техники, в нашей школе все на высшем уровне. Интерактивные доски и панели, компьютерные классы, физико-химические лаборатории и мой любимый лингафонный кабинет. А еще тренажерный зал и бассейн, в котором мне так нравится плавать. Да только хожу я туда нечасто. Изредка, когда у Дани занятия в бассейне заканчиваются.

— Я в порядке, спасибо!

— Бледная и худая совсем. Ты, пожалуйста, в столовую приходи. Наша кухрабочая всегда тебе рада.

Я опускаю глаза. Мне жутко неудобно. Пользоваться чужой добротой.

— Алена, как там дома у вас сейчас дела? Мне вот характеристику на тебя составить нужно. Снова просят указать, контактирует ли мама со школой.

Я болезненно морщусь. Только не это.

— Тебя… дома не обижают? — она опускает голову, внимательно глядя на меня из-под очков.

— Нет, все нормально, — произношу слишком быстро и слишком звонко. Не хотела так, но уж как получилось.

— Ты меня не обманываешь? — ее тонкие рисованные брови ползут вверх.

— Нет, Элеонора Андреевна.

— Как сестренка? В садик ходит?

— Ульяна пока с бабушкой, она болеет.

— А мама как? — снова задает неудобный вопрос на больную тему.

— С мамой… тоже все неплохо.

Она с минуту молчит, сканируя мое лицо.

— А сожитель ее как к тебе относится?

— Он уже с нами не живет.

Учительница снимает очки и складывает их в футляр с леопардовым принтом.

— Ты же знаешь, что всегда можешь обратиться ко мне, если что, — говорит обеспокоенно.

— Да.

— Ну вот и договорились, — Элеонора поправляет стопку пузатых тетрадей и смотрит на часы.

— Ну я пойду? — спрашиваю с надеждой.

— Что у вас с Романом вчера произошло?

Ну замечательно. Как гром среди ясного неба. Мои щеки моментально вспыхивают.

— Ничего, — отзываюсь глухо, стискивая ремешок от рюкзака.

— Ну так уж и ничего! — восклицает она. — Мне лет уж, слава богу, седьмой десяток, кое-что да понимаю!

— Все нормально, — уверяю ее я, впиваясь короткими ногтями в дешевый кожзам.

— Ох уж это твое «нормально», Лисицына! — цокает и качает головой. — Плакала почему?

И все-то ей нужно знать! Не хочу я про этого Идиота Пернатого говорить!

— Ну так что? Обидел он тебя?

Еще как… Причем дважды! Негодяй!

— Пошутил неудачно, я расстроилась. Обычное дело, — непринужденно отмахиваюсь. — Можно я пойду? Опаздываю очень…

Смотрю на нее умоляюще, но она не спешит меня отпускать. Как-будто издевается, ей богу!

— Роман, на самом деле, не такой уж потерянный для общества экземпляр, — заявляет деловито. — Задирается, хамит, превосходство показать свое любит. Лидер ведь по натуре. Но в целом, парень-то неплохой.

— Да все равно мне какой он! — выдаю горячо и нетерпеливо.

— Ну вот что у вас за вражда такая? Чего ты заводишься? — удивленно раскидывает в стороны руки.

— Просто… раздражает.

Циркуль почему-то улыбается, а я только больше злюсь.

— Ален?

— Будто вы не знаете, что у нас патологическая непереносимость друг друга, — отвечаю я, разглядывая парту.

— Ну, тоже мне выдумали! — фыркает она.

— Так и есть. Я хочу к Борису Ефимовичу пойти, заниматься с Беркутовым я не буду, — объявляю ей о своем твердом намерении.

— Ты мне это брось! Не вздумай, Лисицына! — повышает голос. — Человека от серьезных дел отрывать! Ему проблемы образовательного комплекса решать надо, а тут вы со своими «хочу — не — хочу».

Пристыдить меня пытается. Моя жизнь, можно сказать, рушится из-за треклятой Птицы, а ей хоть бы что!

— Роман прекрасно разбирается в математике, и я больше, чем уверена: он — единственный, кто может поднатаскать тебя к экзамену, так сказать. Заполнить…

— Пробелы в моей соломенной голове, — неосознанно продолжаю вслух, используя его же выражение.

— И ничего не соломенная, просто ты — гуманитарий. Вон английским как блестяще владеешь! Учитель в восторге!

— Не блестяще вовсе, — смущаюсь я. Хотя в душе очень приятно, что меня похвалили.

— В общем, не думай даже. Хватайся за Романа как за спасательный круг, — советует мне она. — Может даже не только в плане математики, — добавляет многозначительно.

— Чего? — переспрашиваю сконфуженно-ошарашенно.