— Ой, ну понятно! — кривляется Аверин. — А я пойду на сварщика!

Эта его фраза нас знатно удивляет.

— На сварщика? — Даня вскидывает бровь и недовольно следит за перемещением фигуры слона, ведь друг перекидывает ее туда-сюда. Из ладони в ладонь.

— Ну да, а что? Очень важная профессия, между прочим. Сегодня толкового сварщика не найти. На вес золота, можно сказать!

— А музыка? — недоумеваю я. — Ты же собирался в Гнесинку.

У Паши отличный слух, он играет на саксофоне и фортепиано, поет. Все ему пророчили музыкальное будущее.

— Да какая Гнесинка, Ален? — машет он рукой. — А потом что? Метро, привет?

— Ну почему метро? — дергаю плечом я.

— Да правильно он говорит! — соглашается Князев. — Музыкант — вообще не профессия!

— Ну… Не соглашусь. У Пашки ведь талант.

— Скажешь тоже, — машет рукой Аверин. — Так, среднячком.

— Неправда, — спорю я. — Мне кажется, что тебе нельзя от мечты отказываться.

— От мечты… Мечты меняются, Аленкин. Вот думаешь, к такой, как Грановская, подкатишь на хромой козе, да с баяном?

— Замахнулся так замахнулся, — Князев присвистывает.

— Тебе нравится Вероника? — хмурю брови и недоверчиво смотрю на Пашку. Вот это новости.

Он заливается краской. Понял, что лишнего сморозил.

— Не то чтобы…

Князев заливисто смеется.

— А Грановской нравится Беркутов, — напоминает он с кривой ухмылкой. Эту фамилию он всегда произносит по-особенному.

Меня же в этот момент как током бьет. Потому что только я почти забыла о произошедшем и вот, пожалуйста…

— Ну уж, куда мне, — ехидничает Аверин, с еще большим энтузиазмом подкидывая статуэтку. — Рома — богатый, привлекательный, спортсмен. А тебе, Ален? Ну так, чисто женский взгляд, если отбросить вашу вражду, он бы тебе понравился?

Я, которая наконец-то поднесла в этот момент какао ко рту, от неожиданности его роняю. Да, в лучших традициях немого кино, рука дрожит, и фарфоровая кружка стремительно падает на пол. Я с ужасом наблюдаю, как по персидскому ковру расползается огромное коричневое пятно.

— Ой, — прижимаю ладонь ко рту, поднимаю чашку. Еще и треснула…

— Ален, ну как же так! — хватается за голову Князев.

— Твою ж… — Паша, то ли от шока, то ли от невнимательности, тоже, не успевает поймать несчастную статуэтку, и она летит на пол. С треском разбивается.

— Ой, — вторит он мне.

На Данилу страшно смотреть. В глазах такой ужас, что становится не по себе. Натворили мы делов…

— Дааань…

Тот молча подрывается с места и куда-то убегает. В этот же момент я опускаюсь на колени и беспомощно смотрю на испорченный ковер.

Кошмар. Криворукие…

Апогеем нашего вечернего заседательства является появление в гостиной хрупкой женщины. Она замирает в арке и смотрит на нас внимательным взглядом.

— Здрасьте! — здоровается с ней Паша и неуклюже топчется на месте.

— Добрый вечер, Ярослава Иосифовна, — не своим голосом приветствую ее я.

— ДАНЕЧКА! — кричит она спустя минуту гнетущей тишины.

Князев появляется с тряпкой и очищающим средством в руках.

— Мам? — нервно сглатывает.

— ДАНЕЧКА, что с нашим персидским ковром? — тоненьким голосом интересуется она.

— Мам, все уберу, ладно? — присаживается на пол и начинает орудовать средством.

— Лучше убери отсюда своих «друзей»! — спокойно изрекает она. — Да поживее. Отец будет с минуту на минуту, а тут такое!

Она театрально вздыхает и в ужасе обхватывает лицо, когда замечает на полу осколки.

— Мой китайский слон удачи! — хватается за сердце.

— Я… эээ, куплю вам нового слона, — мямлит Паша.

— Дорогая, что за шум?

А это уже явилось светило медицины. Папа Дани. Осматривает место происшествия и потирает лоб, на котором залегли глубокие морщины.

«Наверное, потому что он очень много думает» — ни к месту проскакивает в голове дурацкая мысль.

— Веня, Веня, ты посмотри какой кошмар! — тяжело дыша, сообщает она. — Варвары! Варвары!

— Дань, давай помогу, — прошу я.

Чувство вины меня грызет. Ну вот как так вышло! Растяпа, какая растяпа!

Он раздраженно убирает мои руки.

— Так, молодежь, марш на выход, — командует Вениамин Игоревич.

Дважды повторять не приходится. Мы с Пашей будто того и ждали.

— Извините, пожалуйста, я не хотела, — потупив взгляд, обращаюсь к ним прежде, чем скрыться в коридоре.