— Молодой человек, как не стыдно! — послышался у меня за спиной слащавый голосок. — У нас, конечно, конкурентов нет. Но смотреть у нас в студии другой канал — это совершенный, уж вы меня извините, mauvais ton.

Отключив комм, я спокойно повернулся к впорхнувшему в гримёрку андрогинному существу, чьи женственные черты лица и длинные светлые волосы почти не напоминали о его былой принадлежностик мужскому полу. Экзальтированный транссексуал насвистывал себе под нос какую-то попсовую мелодию и нетерпеливо поигрывал кисточкой для визажа в руках. Увидев мое лицо, он от неожиданности обомлел. Я был идеально выбрит, и каждый из шрамов на моем лице был особенно заметен.

— Эта болтовня меня успокаивает, — объяснил я спокойно, и прямо спросил: — Пора?

— А-а-а… м-м-м… Я, вообще-то… носик вам пришел припудрить… перед эфиром… — проблеял (-а) визажист (-ка), не в силах оторвать шокированный взгляд от моей физиономии.

Я покачал головой.

— Не тратьте понапрасну пудры. Сами видите — ее все равно не хватит. Зрителей ведь надо иногда шокировать, верно? Ну так сделаем же это.

— Я… — э-э-э… Вообще-то мне сказали… но… Впрочем, как скажете. В таком случае прошу за мной в мнемонический зал. Требуется еще… м-м-м… настроить и проверить аппаратуру, перед тем как… м-м-м… ну… начать.

— Я за вами, — кивнул я.

Довольный, что получил возможность отвернуться, гримёр проворно выпорхнул из комнаты. Я спокойно последовал следом за ним по коридору. Ничто не указывало, что мы находимся на борту огромного дирижабля, на высоте больше тысячи фунтов над землей. Здешние помещения выглядели так, как в моём представлении выглядело закулисье любого телешоу. В коридоре мы разминулись не менее чем с дюжиной суетливых, спешащих куда-то и болтающих на ходу людей. Всех их объединяла модная одежда, кричащие прически, яркий макияж (независим от пола) и подчеркнутая метросексуальность. Лишь двое из них оказались заняты своими делами настолько, чтобы не бросить на меня изумленный взгляд. Я выделялся из здешней обстановки примерно так же, как старый облезший гриф среди стаи розовых фламинго.

«Главное — спокойствие», — повторял я мысленно, двигаясь ровным шагом, тщательно следя за дыханием и стараясь оставаться в состоянии, близком к трансу. — «Нервничать — бессмысленно». Черный костюм, пошитый специально для этого дня, хорошо сидел и не давил в плечах, а галстук, который у меня всегда ассоциировался с удавкой, к счастью, мне было позволено не надевать. Однако, может быть, из-за лакированных черных туфлей на каблуке, который еще не разносились, я все же чувствовал физическую скованность.

Мы прошли, наверное, ярдов сто, прежде чем я наконец оказался в довольно просторном помещении. Скорее всего, оно примыкало к студии. Но идеальная звукоизоляция не позволяла проникнуть ни одному звуку из соседнего помещения, где как раз в эти минуты занимали кресла, развлекаясь светскими беседами, сотня избранных популярных блоггеров и светских хроникеров, а также три сотни представителей бомонда, не пожалевших выбросить от 5 000 до 20 000 фунтов за право присутствовать в студии Барри Гоффмана. Мой первый же шаг неожиданно отдался гулким эхом от пола, выложенного плитами из черного и белого мрамора в форме шахматной доски.

В помещении, куда я попал, центральное место занимал постамент из черного мрамора, на котором было оборудовано роскошное ложе с белыми простынями. Оказавшись в этом ложе в своем черном костюме, я выглядел бы как вылитый покойник в гробу. Со всех уголков в сторону ложа был направлены прожектора и высокотехнологичные навороченные телекамеры. Некоторые свободно ездили по рейкам по всему потолку, некоторые были установлены на тихоходых дронах, парящих в воздухе.

С тыльной стороны ложа, примерно за тем местом, где должна была находиться голова разместившегося там несчастного, находилось технологическое оборудование, похожее на смесь современной медицинской системы жизнеобеспечения и квантового компьютера, окрашенные в черно-белые цвета, чтобы гармонировать с интерьером помещения. Это и был так называемый мнемонический экстрактор производства корпорации «Омикрон Медикал». По слухам, устройство стоило свыше 1 миллиарда фунтов. OWN платил колоссальные средства, чтобы арендовать его на один день в неделю — остальное время аппарат использовался для сложных экспериментов и исследований в Институте исследования памяти в Стокгольме.

Рядом с аппаратом стоял невысокий мужчина хорошо за сорок — эксперт-мнемотехник. Он был не просто лысым, а страдал, судя по отсутствию на лице бровей и ресниц, алопецией — редким заболеванием, из-за которого на теле человека отсутствовала растительность. Он был облачен в черный смокинг, накрахмаленную белую рубашку с красивыми серебристыми запонками и безупречно повязанный красный галстук-бабочку. Вид мужчины был совершенно невозмутим. Посмотрев на меня, а затем на часы, огромное табло которых под потолком, в недосягаемом для камер месте, возвещало о времени: 9:42 PM, он коротко заметил:

— Рано.

— Визаж не потребовался, — пикнул приведший меня работник.

— Ну тогда приступаем.

Непонятно откуда выпорхнули две девушки-ассистентки. Одна — классическая блондинка скандинавской внешности, вторая — японка с короткой стрижкой темных волос. Обе — красивые, высокие, с безупречным макияжем, в черно-белой униформе, похожей на одежду ресторанных хостесс, с короткими юбочками. Выдержка у них оказалась получше, чем у визажиста — при виде моего лица они не ахнули и не отпрянула.