— Ты долго планировал свой «каминг-аут»?

— Примерно с момента нашего разговора после похорон Питера.

— Значит, ты все заранее продумал?

— Было время, чтобы кое-что продумать. Правда, в какой-то момент я стал импровизировать… но сейчас не время говорить об этом. Не уверен, что эта примочка достаточно хороша.

Я кивнул в сторону её «глушилки». Она согласно кивнула. Затем сказала, не сумев скрыть нотки волнения в голосе:

— Хотела бы убедиться, что ты полностью осознаешь, какую борьбу ты начал. И что с тобой может произойти. Ведь ты уже видел, как бывает.

Я знал, что она имела в виду — судьбу Питера Коллинза.

— Если решат убрать — я считай что мертв. Найдут где угодно, — изрек я стоически.

Лаура посмотрела на меня оценивающе.

— Но ты же о чем-то думал, когда затевал все это.

— Да, пару соображений проскакивали, — скромно ответил я.

Поняв, что она ждет более подробного ответа, я молвил:

— Времена изменились. Наш мир изменился после ареста Элмора. А после вчерашнего, кажется, изменился снова. Суть этого нового мира я пока и сам еще полностью не вкурил. Но знаю точно — в нем циничное уничтожение человека, который присутствует в информационном поле, имеет очень высокую цену для того, кто на такое решится.

Лаура внимательно слушала каждое мое слово.

— Моя броня — это публичность. Это — то, чего не было у Питера. Его никто не знал. На него всем было плевать. Даже на его кремацию пришёл от силы десяток человек. Потому его было так легко убрать. Я же поднял переполох. Влез в самую середину крупного политического срача. Сделал так, чтобы меня кое-кто узнал, запомнил. Много просмотров у записи нашего собрания?

— Ты не поверишь.

Жестами пальцев она перевела свой коммуникатор из режима трансляции картинки на сетчатку глаза в режим голографического дисплея, видимого для посторонних. И я смог убедиться, что в статистики просмотров видео, которое в обычной ситуации могло бы собрать от силы пару тысяч, стоит шокирующая цифра 1 345 212.

— А ты еще говорил, что, мол, восхищаешься моим ораторским способностям, — произнесла Лаура с ноткой иронии, кивнув на видеозапись, на которой я вещал с трибуны.

Видеть свое выступление со стороны было очень странно. Вот, значит, как это выглядит — высокий, довольно страшный седой мужик весь в шрамах, с глазами, горящими яростью и болью, громко чеканит слово за словом, вбивая их в толпу, словно гвозди.

— Такому в школе ораторского искусства не учат, — покачала головой адвокат. — Это не похоже на жонглирование словами, которое любят политики. Не похоже на обычные демагогию и популизм, которые сейчас слышны на каждом углу. В этом столько чувств и эмоций… даже не знаю, как это описать.

— Я рад, если у меня получилось быть убедительным. Все сказанное — правда.

— Ты был слишком убедительным, Димитрис. Настолько, что за это тебя могут убить.

— Меня нельзя сейчас убить, — покачал головой я. — В смысле — можно, конечно. Но это не выгодно. Бессмысленно. Моя смерть причинит больше неприятностей, чем я сам, если продолжу жить. А эти люди — рациональны. Ими владеет расчет, а не мстительность.

Лаура с сомнением покачала головой.

— То, что ты провозгласил, «Правда о войне» — это звучит как начало чего-то грандиозного. Начало серьезного процесса, который очень многие силы хотели бы пресечь. Ты затронул нерушимое табу. Приоткрыл шкаф, полный скелетов, который никто не открывает по молчаливому уговору чуть ли не всего мира. Такой проект почти никому из сильных мира сего не выгоден. А многим — смертельно опасен. Сам по себе анонс этой акции, не сомневаюсь, уже взбудоражил кое-кого. Но ведь ты еще не нанес удар ни по кому конкретно. А значит — тебя еще не поздно остановить.

— Знаешь, в чем суть? Я не знаю почти ничего такого, чего не знают многие. Сотни людей. Все они сидят и молчат. Но любой из них может начать говорить. И ты никогда не знаешь — кто именно.

Лаура посмотрела на меня с любопытством.

— То, что ты сейчас слышишь — нечто большее, чем лично мой вызов системе. Я хотел бы, чтобы это стало ящиком Пандоры. Хотел бы, чтобы люди, знающие правду, начали говорить. Многие люди. И если будет так, то это будет как лавина, и никто, никакими силами уже не заткнет все дыры. Убивать меня сейчас — какой в этом смысл? Я выбросил призыв в массы — и не от меня зависит, что будет дальше.

— Твои расчеты могут не оправдаться. Ты — новичок в таких играх.

— Жребий брошен, — фаталистически пожал плечами я.

— Я по-прежнему считаю, что ты в большой опасности.

Я нервно куснул губу. Затем сменил тему:

— А как насчет тебя? У тебя есть какой-то план? В Форест Глен ведь частный аэропорт, так?

Она коротко кивнула.

— Там ждет заправленный реактивный самолет. У пилота есть инструкция, как только я окажусь на борту, подниматься в воздух и лететь подальше отсюда.

— У тебя есть свой личный самолет? — мои глаза поползли на лоб.

— Конечно, нет. Его экстренно арендовали и предоставили мне кое-кого, кто очень хотел бы, чтобы их дочь убралась подальше из этого города.

Я кивнул.

— Неплохой план. Тебе следовало последовать ему еще вчера, а не выручать меня снова из беды.

— Не «мне», а «нам».

Я обратил на нее долгий взгляд. Затем неуверенно покачал головой.

В моей памяти всплыли лица ребят из «носка», которые стояли рядом со мной на площади Содружества, плача от слезоточивого газа, глохнув от хлопков светошумовых гранат, принимая своими телами пинки «Автоботов», удары током, холодную воду и резиновые пули: начиная от Торнтона, Гэтти, Гауди, с которыми я знаком недавно, заканчивая Чако, Хосе, Илаем, Стефаном, которые были рядом со мной еще во времена клуба. Сколько из них сидит сейчас в изоляторе, не в силах раздобыть средств на залог?