— Уважаемые дамы и господа, мы готовимся ко взлету. Пожалуйста, убедитесь, что ваши ремни пристегнуты, заслонки иллюминаторов подняты, и внимательно ознакомьтесь с голографической инструкцией по безопасности, которую вы можете наблюдать перед собой.

Я нервно облизал губы, глядя на голограмму в виде улыбающейся стюардессы, демонстрирующей, как правильным образом надевать кислородную маску и спасательный жилет. Это было необходимо не иначе как по старинному авиационному обычаю — ведь все понимали, что вероятность выживания в случае катастрофы лайнера, движущегося в стратосфере Земли со скоростью свыше 5 Мах, равнялась нулю.

А затем мы пошли на взлет — и уже через минуту, испытав обычную для взлета перегрузку, смотрели, как Гигаполис, похожий с такой огромной высоты на игрушечный макет, удаляется, пока его не скрыла от нас завеса облаков. Самолету предстояло еще некоторое время подниматься до своей крейсерской высоты свыше сотни тысяч футов, высоты так называемого предкосмоса, перед тем как его двигатели перейдут в гиперзвуковой режим.

— Прощай, Сидней. Не думаю, что буду по тебе скучать, — молвила наконец Лаура.

— Не любишь этот город? — спросил я.

— Не особо, — честно ответила она. — Есть кое-какие сентиментальные детские воспоминания. Но хватает и негативных. Не хотела бы прожить здесь всю жизнь. С тех пор как вернулась сюда в 91-ом, живу на чемоданах. Даже аренду не оформляю на долгий срок. Будто жду возможности уехать снова.

— Никогда бы не подумал, что у тебя нет здесь собственного жилья, — честно выразил удивление я, приметив, со свойственной бывшему полицейскому цепкостью, слово «аренда».

— Лично у меня — нет.

Я ожидал, что она ничего не добавит. Но она все-таки нехотя изрекла:

— Папе принадлежит квартира, где он жил вместе со своей новой женой до того, как переехать в Канберру. Он много раз предлагал мне занять этот пентхаус, перед тем как в конце концов сдал в аренду.

— Ты отказалась от пентхауса? — хмыкнул я.

Это было так похоже на ее извечное смущение из-за богатства.

— Не представляю себя одну в огромной двухэтажной квартире, обставленной со свойственной Матильде снобизмом. Снимаю себе уютную студию рядом с офисом — и мне так намного более комфортно.

Я призадумался.

— А я, кажется, догадываюсь, о каком пентхаусе ты говоришь.

— О нем много писали разные «журналисты» в преддверии выборов в Парламент, — недовольно буркнула она.

— Нет, тут дело в другом. Мой опекун жил этажом ниже. Упоминал, помню, что прямо над ним — квартира министра строительства. Ему очень нравилось, что рядом с ним живут влиятельные и состоятельные люди. Он и сам стремился таким быть.

— Ты говоришь о том самом человеке, который работал в спецслужбах?

— Бригадный генерал Роберт Ленц. Тогда еще полковник. Самый первый человек, которого я узнал в Сиднее. И довольно долгое время — самый близкий. Так мне казалось, во всяком случае.

Я вздохнул, невольно углубившись в воспоминания.

— Даже сейчас я готов признать, что он кое-чему научил меня. Он обманывал меня насчет ряда вещей. Очень важных вещей. Но в целом сделал то, что от него зависело, чтобы научить меня смотреть на мир трезво и критично, вытравить из меня доверчивого провинциала. Это были ценные уроки. Теперь я понимаю, что даже его постоянная ложь, даже его предательство, которые потом вскрылись — это тоже были ценные уроки.

— Что ты чувствуешь, когда думаешь о нем? Ненависть? — поинтересовалась Фламини.

— Не знаю. Наверное, и ее тоже. Но не только. Он научил меня видеть во всем пятьдесят оттенков серого, не покупаться на прямые и простые ответы. И я, в лучших традициях его жизненной философии, сохранил к нему много противоречивых чувств и эмоций. Он лжец, интриган — я уверен в этом. Но абсолютное ли он зло, или странная помесь зла, добра и обыденной серости — я даже сейчас не готов ответить.

Перед моими глазами, словно наяву, предстало улыбающееся лицо Роберта. Я подумал о том, где он сейчас, что он делает, что думает о происходящем в мире (наверное, рассуждает со свойственным ему цинизмом) — и от этих мыслей почему-то помрачнел.

— Я не хочу сейчас говорить о нем, — признался я.

— И не надо. Есть темы и получше.

Мы наконец достигли нужной высоты, и двигатели заработали на свою полную мощность. После краткой перегрузки, связанной со стремительным ускорением до гиперзвука, давление в салоне стабилизировалось. За иллюминаторами было видно темное небо, и завеса облаков — далеко-далеко внизу. Индикатор возвестил нас о том, что правила безопасности больше не требуют от нас оставаться пристегнутыми на своих местах.