– Привет, моя Женька, - повторил Роман и наклонился к ее плечу, уткнувшись в него носом и губами. Целовал, поднимаясь к ключицам и шее. И не мог оторваться от шелка ее кожи, запах которой сделался ему родным.

– Привет, - прошептала и она, разомлев от его поцелуев. Прикрыла глаза и прижалась щекой к его виску. Думала о том, что хочет остаться в этой минуте до бесконечности долго, потому что еще никогда не чувствовала себя так полно ощущающей обретенное ею счастье.

Его пальцы пробежали по ее рукам к груди, потом поднялись к лицу, он сам оторвался от ее плеча и теперь разглядывал его черты, разводя в стороны волосы, темными прядками облепившие лоб и щеки. Вот такая взъерошенная, уставшая, податливая – она сейчас составляла самый центр его вселенной, если так только бывает на свете. На нее словно бы нанизывалось все остальное. Убери центр – и все разрушится.

Когда тебе не двадцать пять лет, а на два десятка больше – это пугает. Нет впереди всей жизни. И права ошибаться тоже нет. Назад не отмотаешь, с нуля уже не начнешь.

А она вот – лежит и глядит на него, затапливая всю комнату ярким до рези светом.

– У тебя сейчас глаза... – низким хрипловатым голосом проговорил он, - капец синие... будто плакала.

– С тобой… с тобой неприлично плакать, - рассмеялась Женя. – Мужчина-мечта.

– Я? Я – придурок.

– Щекотно! – неожиданно взвизгнула Женька и крупно дернулась от его пальцев. Он же, поймав губами ее губы и обхватив плечи, перекатился вместе с нею на спину, так, что она оказалась лежащей на его груди. И одновременно с тем охнул, почувствовав, как твердый и холодный предмет впился ему в бок.

– Черт! – рявкнул Моджевский, вытаскивая из-под себя Пьяджо Аванти и почему-то рассмеялся. – Ну прикинь, а! Не Рингов нос, так целый самолет!

– Кажется, самолет – это еще самое безобидное, - рассмеялась и Женька, оглядев постель.

– Спасибо, что забрала, - мягко сказал Роман.

– Ты думаешь, я могла оставить его в ресторане?

Это он все оставил в ресторане. Он, мать его, все, что было дорогого, оставил в ресторане. Как он так смог? Но она здесь. Она с ним. Они вместе. Теперь точно и навсегда.

Благослови бог вульгарный Нинкин пеньюар, так нежданно расставивший все по местам. Теперь все правильно. Правильно, что Женя пыталась уйти. Правильно, что он ее не отпустил. Правильно, что они орали друг на друга, как ненормальные, пока не выплеснули все до донышка. Правильно, что остались совсем, до самого конца вдвоем. И самое главное – правильно, что она теперь сопит у него под боком, измотанная этим невыносимым днем, а он едва решился выключить свет. Не мог оторваться от нее, спящей. Хотелось разглядывать. А потом, в темноте, оставалось только чувствовать рядом – тело, его теплоту и мягкость. Дыхание. Биение пульса под кожей. Ее пальцы, которые продолжали сжимать его ладонь даже во сне.

Она спала. Ему было хорошо.

Он тоже постепенно проваливался в сон. Какая малость – влюбиться в сорок пять лет, как не влюблялся даже по молодости. И пофигу, что самому себе бы покрутил пальцем у виска еще полгода назад, ведь так не бывает. Даже если ночь, накатывая, подбрасывает под ноги волнами свое незыблемое: бывает.

Вынырнул Роман от пиликнувшего в темноте телефона, осветившего вспыхнувшим экраном комнату. Аппарат валялся на тумбочке с его стороны, хотя был Женькиным. Не иначе она со злости бросила, куда пришлось, когда собирала вещи, а Моджеевский бесил, наяривая раз за разом. Теперь наяривал кто-то другой, потому что через мгновение комната осветилась снова, и заодно из динамика чирикнула птичка. Евгения Малич, похоже, установила в качестве уведомлений звуки природы.

Ромка потянулся, аккуратно освобождаясь от Жениного объятия, чтобы отключить мобильный интернет или вай-фай (что там у нее), по крайней мере, до утра. Не хватало еще, чтобы сама же Женя и проснулась от такого настойчивого – уже в третий раз что-то прислал – собеседника.

«Главдракон! Без вариантов!» - усмехнулся Моджеевский, когда подносил к глазам трубку. Разблокировал экран, мазнул пальцем, опуская шторку. Потянулся к активной кнопке и замер.

Art.Heritage: Привет, ты спишь?

Art.Heritage: мне не спится. Подумал, вдруг ты тут.

Art.Heritage: Паршиво было после последнего разговора, какой-то недоделок, а не разговор получился.

Роман моргнул, неизбежно просыпаясь. Практически одновременно с этим прямо в его руках пиликнуло снова. Четвертое сообщение, легшее поверх предыдущих, его добило.

Art.Heritage: глупо отрицать, что, когда ты писала «нет», у тебя дрогнула рука. Мы же оба понимаем, что наше общение в реале – не просто закономерно. Оно должно состояться. Может быть, объяснишь?

Моджеевский медленно перевел взгляд на Женю, которая все так же мирно посапывала на кровати совсем рядом с ним. В груди запекло, в то время как ладони сделались ледяными. Не в силах больше сдерживать рвущегося наружу порыва, Роман решительно щелкнул по уведомлению, заходя в чат.

Ночь, в конце концов, длинная. Иногда длиннее всей жизни. Именно она сеет сомнения. И именно она подчас дает ответы на вопросы, которые мы сами себе не отваживаемся задавать.

Ночь Романа Моджеевского расколола его мир на несколько кривых, отражающихся друг от друга осколков, которые собрать оказалось слишком сложной задачей. Не сейчас. Когда руки, отматывающие все вверх и вверх этот чертов чат, слегка подрагивают, а к лицу то и дело приливает кровь, заставляя его раз за разом отбрасывать волосы со лба и безотчетно пускать струю воздуха изо рта вверх, овевая собственную кожу.