Полноценная тяжелая атлетика мне была также противопоказана — спина и ноги не выдержали бы этого. Но я сумел определить целый ряд подходящих для меня упражнений, главным образом с собственным весом, не нагружающих слишком сильно эти части тела. Мышцы рук и груди быстро вспоминали свою прежнюю форму, а плечи начали раздаваться вширь. Со ста шестидесяти фунтов, с которыми я выходил из госпиталя, я достиг вполне нормальных для своего роста двухсот, заново нарастив значительную часть утраченной мышечной массы.

Йога была полезна мне как минимум по двум причинам. Во-первых, при разумном обращении это был прекрасный способ улучшить общий тонус своего организма без риска для здоровья. Во-вторых, это был путь к концентрации воли и контролю над собой, который был крайне необходим тем, кто испытывал такие боли, как я. Ну и, возможно, в-третьих — этот мой интерес разделял кое-кто из старых знакомых.

— Хм. Не ожидал, — хмыкнул Дерек Филипс, завидев меня.

В свои 58 мой учитель выглядел не старше 50. Седины в его бороде и волосах было лишь чуть-чуть, в то время как мои отливали таким ярким серебром, какое редко встретишь даже у дряхлых старцев. По-молодецки яркая спортивная одежда и румянец на щеках позволяли ему выглядеть здоровее и бодрее меня на целый порядок. Если бы я не знал, что больше тридцати лет жизни этот человек посвятил расследованию насильственных преступлений, работая порой по шестьдесят и более часов в неделю, то предположил бы, что он прожил счастливую безбедную жизнь, лишенную стрессов.

— А почему, собственно, нет? — улыбнулся я, приветствовав старого полицейского рукопожатием.

Наша площадка для занятий йогой располагалась на крыше одного из 50-этажных жилых зданий в районе Сиднея, где в 83-м я участвовал в своей первой полицейской операции, связанной с освобождением заложника — той самой, которая спровоцировала легендарные беспорядки, получившие в истории название «Бури в фавелах». В отличие от пафосной крыши, на которой я в свое время высаживался с вертолета, эта была скромной, унылой бетонной площадкой с парой технических надстроек, вовсе не приспособленной для проведения досуга. Даже не знаю, договаривался ли кто-то об аренде этого места, или занятия начались с того, что этому «кому-то» удалось раздобыть ключ от крыши.

Людей здесь собиралось много — когда двадцать, а когда и тридцать. Я видел много знакомых лиц среди тех, кто расстилал свои коврики, и обменивался кивками с теми из них, кто не чурался страшного седого мужика в шрамах. Приходили сюда лишь завсегдатаи или те, кого они притащили с собой — никакой рекламы, кроме сарафанного радио, этот самозваный кружок не имел. Публика была самой разной в отношении возраста, пола, профессий и социального статуса. Чаще — конечно, победнее. Ведь здесь никто ни за что не платил. Обязанности тренера выполняли по очереди наиболее опытные члены группы, которые приходили сюда позаниматься, как и все.

— Короткий день? — осведомился Филипс.

— Вынужденно короткий.

Из-за графика работы в «Джарлинго» мне редко удавалось попасть сюда на 18:00. Филипс же бывал тут не меньше трех раз в неделю и успел стать своим в доску парнем, которого все без исключения знали по имени. Сейчас даже сложно было поверить, что в свое время это я посоветовал ему это место, а не наоборот.

Даже не знаю, зачем Филипс, который практиковал йогу уже больше пятнадцати лет без перерывов, посещает эти занятия. Он давно уже перерос базовый уровень, на который был рассчитан этот любительский кружок. Сам он, правда, божился, что никогда не стремился ни к каким достижениям, а делал лишь то, что у него получалось при приложении разумных усилий без риска для здоровья. Даже откровенно называл себя «ленивым и совсем неталантливым». Но Филипс, конечно, прибеднялся. Я подозревал, что любительские занятия, проходящие в дружелюбной и приподнятой атмосфере, были для Дерека в большей степени социальными мероприятиями, нежели собственно тренировками. Надо ведь как-то развлекаться!

Став пару лет назад лейтенантом в качестве подарка к приближающейся пенсии, Филипс продолжил работать в полиции, перейдя на спокойную бумажную работу, несмотря на то, что уже заработал право уйти на покой. Бывший детектив занимался теперь обобщением статистической информации и подготовкой аналитики о криминогенной ситуации в городе. «Описываю человеческими словами пакеты данных, которые формирует компьютер, и разъясняю их журналистам. Машины в сто раз умнее меня. Но они так и не научились объяснять вещи доходчиво для тех, кто ничего в них не смыслит», — объяснял он свои функции с характерной для него добродушной самоиронией. Он открыто признавал, что не уходит на пенсию лишь из-за того, что просто не представляет, что вообще делать с таким количеством освободившегося времени. Ведь на свой нынешней должности он и так имел нормированный рабочий день и больше 50 дней отпуска в году, которых ему было больше чем достаточно.

— Хорошо. Расскажешь потом, если захочешь. Пора настраиваться на занятие.

— Да, — кивнул я.

Мы расстелили свои карематы и присели на них, уйдя в себя. Следующий час пролетел незаметно.

— Как дела на работе? — поинтересовался Филипс, когда занятие закончилось.

— Не очень хорошо, — признался я. — Отправили на медицинское обследование.

— Мне тоже не показалось хорошей идеей посадить тебя возле грохочущего озоногенератора. Ты уж извини меня за откровенность. Тебе гораздо больше подошла бы спокойная офисная работа вроде той, которой занимаюсь я, например.

Я многозначительно хмыкнул. Мы оба прекрасно знали, что никто никогда не позволил бы мне вернуться в полицию с моим послужным списком.

— Что там, кстати, у тебя?

— Вчера взял на горячем серийного маньяка. Сильно сопротивлялся, — с иронией усмехнулась риторическому вопросу старая ищейка. — А если серьезно, то посадил свою помощницу писать какой-то очередной никому не нужный отчет, а сам попивал какао и сплетничал в нашем кафетерии. Еще подыскивал кое-что для своего сада в Интернет-магазине.