— Что ж, приятно знать, что налоги, которые я плачу, идут на хорошее дело.

Мы обменялись еще парой ни к чему не обязывающих вопросов и легких подколок. Как всегда, потребовалось время, прежде чем Филипс заговорил о деле.

— Твоим «клубом» снова заинтересовались.

Я тяжело вздохнул.

— Так я и думал.

— Но ты же не ожидал, что может быть иначе? — рассудительно переспросил лейтенант. — Очередной парень, проявивший себя, как ты знаешь, не в самом лучшем свете, как выяснилось, посещал ваши собрания. Даже компьютер, которому приказали бы проанализировать эти данные, пришел бы к выводу, что на это сборище стоит обратить внимание.

— Какое счастье, что решения принимает все-таки не компьютер, а живые люди, которые способны мыслить и отличать добро от зла, — с едва заметным нажимом ответил я.

Тут уж настала очередь Филлпса вздохнуть.

— Димитрис, — откровенно молвил он. — У тебя по-прежнему есть друзья в полиции. И один из них — перед тобой. Но их слово значит не так много, как ты, возможно, думаешь.

— Даже слово старины Матадора?

Мой бывший командир, Джимми Гонсалес, с 90-го по 93-ий пробыл миротворцем в составе 22-ой ударно-штурмовой дивизии «Торнадо», сформированной из числа офицеров сиднейской полиции в первый год войны. Вернувшись с фронта с парой орденов, он получил свою первую комиссарскую звездочку и был назначен новым командующим одной из бригад быстрого реагирования.

— Что ж, когда ты напомнил ему о себе и объяснил, что означала та странная история с твоим исчезновением в 89-ом, это, конечно, помогло развеять первоначальный холодок. Но Джимми — не тот, кто занимается подобными делами. И я тоже. А в полиции каждый занимается своим делом и не сует свой нос в чужие. Во всяком случае назойливо.

— Знаю.

— После войны 90 % состава сменилось, Димитрис. Среди детективов сидят в основном люди, которые знают о тебе ровно то, что написано в твоем деле, и что они нарыли сами. А новые данные накапливаются, мягко говоря, не самого лучшего характера. И их, с определенного момента, никто уже не оставит без внимания. Так работает система. И не нам вносить в нее коррективы.

— Об этом никто и не просит. Участковый из муниципальной полиции постоянно заглядывает к нам. Я знаю, что в баре ошиваются временами и ребята в штатском, когда меня нет на месте. Миро ведь тоже не слепой, отличит шпика от простого алкаша. Разве кто-то против? Пусть себе вынюхивают. Я прекрасно понимаю, что каждый должен делать свою работу. Я только хочу, чтобы цели клуба были правильно поняты. Ведь ты-то понимаешь, что он не несет никакой угрозы для общества! Напротив, он уменьшает эту угрозу!

— Я верю в то, что ты в это веришь. И я допускаю, что ты можешь быть прав, — уклончиво ответил Филипс. — Но ты не можешь ожидать, что твои утверждения будут встречены всеобщим доверием. У тебя ведь не официальное учреждение. Есть много очень уважаемых организаций, которые специализируются на том же самом, у которых есть дипломированные медики, психологи, инфраструктура, пиар, репутация, и все остальное.

Я открыл рот, намереваясь возразить.

— Не перебивай. Я хорошо помню, что они не подходят тебе. И помню по каким соображениям. Но ты же понимаешь, как это выглядит со стороны. Всем кажется, что лучше бы вы занимались этими своими делами в одном из этих специальных мест, под наблюдением специалистов. Многие уверены, что лучше бы вам принимать те препараты, которые вам прописывают. Без обид. Это не мое мнение, но мнение многих. И, естественно, многие подозревают, что у вас там все не так гладко, как кажется, учитывая место, где это происходит и персоналии тех, кто там собирается. В том числе и их лидера.

— Во-первых, я не являюсь ничьим лидером. Я уже сто раз это объяснял. Идея первому пришла в голову мне, я от нее не открещиваюсь. Но административные обязанности у нас распределены между многими людьми, на общественных началах. И никто никому не начальник. Во-вторых — в чем проблема с моей персоной? Я ни разу не привлекался ни к какой ответственности. Никто так и не в состоянии объяснить внятно, почему компьютер вдруг рассчитал мне такую низкую оценку по шкале Накамуры. И все ведь прекрасно понимают, что на самом деле за этим стоит, правда?

— Я говорю не о шкале. А о твоих подозрительных знакомствах. Хорошо, что сегодня здесь не было живого примера того, о чем я толкую.

Я поморщился, вспомнив о том, кто впервые привел меня в это место. Этот человек уже долгое время не бывал здесь больше. Как и вообще не показывался в людных местах. И на то были свои причины.

— Я не виделся и не связывался с Клаудией уже очень давно, — соврал я, не моргнув глазом.

— Это может быть правдой, а может нет, — ответил Филипс, взглядом дав понять, что мне его не провести. — Но, я надеюсь, ты не обидишься, если запись об этом знакомстве не будут удалять из твоего досье из-за того, что вы с ней пару недель не созванивались? На нее есть серьезный файл. Очень серьезный. Это не тот «экстремизм», который шьют, когда какой-то малолетний идиот делает глупый пост в социальной сети. Это совсем другой калибр. Ты ведь и сам прекрасно это знаешь.

— Знаю, — нехотя кивнул я.

— Ты не должен приближаться к ней и на пушечный выстрел, если дорожишь своей репутацией и если не хочешь, чтобы круг вокруг тебя смыкался все теснее. В жизни иногда надо принимать непростые решения. Человек может быть тебе в какой-то степени близок. Но ты не можешь не замечать того, что он преступник. Если же ты закрываешь на это глаза, то, не обессудь, и не жди, что полиция будет воспринимать тебя как законопослушного гражданина.

— Спасибо за нотацию, — кисло кивнул я.