— Это трофейное снаряжение! — воскликнул я торопливо.

— Ах, трофейное? И где достали?

— Нас пытался задержать патруль комсомольцев. Мы с ними справились. Забрали у них кое-какую снарягу. А их самих оставили в их тачке. Тут, на окраине поселка.

— А почему не ухлопали?

— Сопляки же совсем.

Некоторое время было молчание и перешептывания.

— Сами-то откуда?

— Я здешний, из Генераторного. Она — из Олтеницы, воспитывалась в центре Хаберна.

— Ну допустим так. А после? Где жили после?

Я затаил дыхание и мысленно перекрестился. Сейчас был важный момент. Как гласит старая пословица — «или пан, или пропал».

— С 76-го я жил в Австралии, в Содружестве наций, — наконец решился я.

Перешептывания стали громче.

— Что же тебя занесло-то в родные места через столько лет?

— Служба.

— Служба, говоришь? И что же за служба такая?

— Такая, которая евразийцам не по душе. Война на пороге. Если вы не заметили.

— Еще как заметили. У нас война не «на пороге», а никогда не заканчивалась. Знаешь, сколько я нацистов за свою жизнь скопытил? А вот ваших мы здесь все эти годы не наблюдали. Не больно много-то ваше Содружество интереса проявляло к нам.

— Все изменилось.

— И что же у вас за задание такое?

Тут уже настал черед недоговаривать.

— Диверсионная деятельность. Это все, что я могу сказать.

— И много ты тут диверсий учинил кроме как троицу малолетних евразийских подпевал в их же машину упаковать?

«Нашли комсомольцев. Я ведь не говорил, что их было трое», — догадался я. — «Хорошо. Значит поймут, что я говорил правду про трофейное снаряжение».

— Я не имею права разглашать этой информации.

— Ах, секретничаешь, значит? Ну посмотрим, посмотрим. Атаман разберется, что с тобой делать.

Последняя фраза вызывала у меня смешанные чувства. Я уповал на то, что в диверсанте, работающем на Содружество, вечно партизанящие и во всем нуждающиеся казаки увидят потенциального ценного союзника. Атаман Наливайченко, если только он все еще глава казаков, был непримиримым врагом русских нацистов во всех их ипостасях, последней из которых, по-видимому, считал Евразийский Союз. Однако лишь немногим менее лютой была ненависть Наливайченко к былому руководству Генераторного, к которому принадлежал и мой отец, которых казаки считали предателями национальной идеи. Время излечивает некоторые раны, но не все. И я вовсе не исключал, что, признав во мне сына Владимира Войцеховского, атаман в сердцах прикажет поставить меня к стенке.

Но ставка была сделана.

§ 67

После того как расспросы казаков прекратились, за неимением других занятий я считал шаги. По моим подсчетам, мы прошли не менее двух миль. Все еще не вполне оправившись от ран, я уже валился с ног от усталости к тому моменту, как услышал какой-то скрип и держащий меня человек приказал мне пригнуться. Я понятия не имел, где именно находится вход в подземный тоннель, за исключением приблизительного расстояния от Генераторного, чего, по сути, казаки и добивались.

Под землей воздух был тяжелым и спертым, моим легким не хватало здесь воздуха. Довольно долго меня тащили по тесным подземным ходам, где плечи задевали стенки. Потом, судя по ощущениям, я очутился в более просторном помещении. Здесь дул едва-едва ощутимый сквозняк. За неимением зрения слух и обоняние обострились и дали мне вполне явственное впечатление о том, что мы прибыли в казачью станицу. Я слышал тихие голоса, шаги, треск костров, скрип калитки, скребки ложки о кастрюлю, лай собаки. Пахло дымом, навозом, мочой. Сквозь эти запахи до моих ноздрей доносился волшебный аромат жареного мяса — не крысятины или собачатины, а настоящей жирной свинины.

Повязку с глаз сняли, лишь когда завели в темную палатку. Единственным источником света были отблески света костра, которые виднелись за спинами черных силуэтов людей, стоящих у входа в палатку. Руки мне развязывать не стали.

— Будешь здесь, пока не позовут, — произнес мой провожатый. — Не вздумай выкинуть глупость.

— А где Маричка?

— Она отдельно. Не бойся, девчонку никто не обидит… если правда то, что вы говорите.

— Она здесь вообще не причем. Я ее случайно встретил.

— Разберемся.

Не менее часа прошло в тягостном ожидании. За это время я передумал немало мыслей. Чувствовал я себя посредственно. Раны давали о себе знать все сильнее, начала болеть голова. Организм все более настойчиво напоминал, что ему давно пора получить новую дозу «Валькирии». Пока еще отсутствие препарата вызывало лишь нарастающую тревогу. Но я хорошо знал, что это вскоре изменится. У меня были сутки, может быть двое суток, прежде чем ломка станет физически невыносимой. И я ничего не мог с этим поделать. Найти препарат негде, заменить его нечем.