Из-за раны мне тяжело говорить, могу лишь писать этот дурацкий дневник, даже не знаю, зачем. Кажется, вся эта проклятая страна сошла с ума и ополчилась против нас. Они не успокоятся, пока не оберут нас до нитки или не перебьют всех до единого!

[…]

26 мая. Поутру подсчитали, что в ночном побоище погибли больше двадцати наших, вдвое больше было серьезно травмировано. Лагерь окружен со всех сторон, прячущиеся среди камней бандиты ведут по нам прицельный огонь с большого расстояния. Из-за огромного количества раненых и недостатка транспорта прорваться сквозь окружение видится практически невозможным. Положение отчаянное.

Дозаправленный вертолет из ВЛБ № 213 прилетел снова, но, несмотря на попытки прикрыть место посадки, попал под плотный огонь бандитов. Героические попытки эвакуировать хотя бы кого-то из раненых продолжались до того рокового момента, когда огонь из пулемета повредил хвостовой ротор. Пилот ничего не смог поделать. К полному нашему отчаянию машина бешено закружилась и рухнула метрах в двухстах от лагеря. Отряд спасателей во главе со Стойковым добрался до места падения и сумел вытащить из вертолета троих выживших — девушку-пилота и двух мужчин — украинских ополченцев. Ноги девушки были сломаны, но мужчины взялись нести ее на носилках.

Я познакомился с ребятами с вертолета, порасспрашивал о жизни в этом их ВЛБ № 213. По их рассказам там почти то же самое, что было у нас, только народу побольше, они лучше вооружены и большая часть говорит по-русски или на украинском. Эх, здорово было бы все-таки туда попасть! Если нам с Катей и суждено умереть на чужбине, то, по крайней мере, будем слышать рядом родную речь.

В ночь с 26-ого на 27-ое после длительного жаркого совещания, во время которого едва не доходило до мордобоя, верх одержали сторонники Стойкова, который решительно настаивал на том, чтобы пробиваться сквозь окружение, мирясь с любыми потерями. Болгарин считал, что укреплять и держать оборону нет смысла, так как бандитов будет лишь прибывать, а новой помощи от полковника Симоненко, у которого остался, по словам мужиков, единственный вертолет, ждать не стоит. Тяжелое решение, но, наверное, в глубине души я с ним согласен.

Чтобы рассеять внимание осаждающих, решено сформировать две небольшие подвижные группы, которые пойдут на прорыв первыми и оттянут на себя часть бандитов. В одну из таких групп, которую возглавил сам Стойков, записались сорок человек, в числе которых я как стрелок-доброволец и Катя в качестве медика. В группе лишь здоровые взрослые люди, раненых и больных нет. Стойков предупредил, что, если кого-то ранят, ему придется поспевать за всеми на своих двоих или он будет оставлен на произвол судьбы.

Ну, ни пуха, ни пера!

[…]

27 мая. Вчерашний бой выдался тяжелым, но в конце концов нам удалось вырваться из окружения. Большинству из нас. За день мы преодолели двадцать восемь километров, сделав всего четыре маленьких привала. Валимся с ног, но майор, ставший за это время суровым закаленным командиром, не позволяет сбавить темп, чтобы не оставлять шанса преследователям.

Вечером на привале вышли на связь с основным отрядом, которым руководил капитан Петков. Узнали, что наш отвлекающий маневр сработал успешно. Основной отряд практически без потерь преодолел окружение и движется к румынской границе. Договорились, что группа Стойкова, зависимо от обстоятельств, попробует воссоединиться с основным отрядом или продолжит путь отдельно. Со вторым отвлекающим отрядом связи не было. Может быть, мы так никогда и не узнаем, что произошло с этими сорока людьми.

[…]

29 мая. Второй день наша маленькая группа продвигается по болгарским степям. Ведем себя очень осторожно, чтобы не попасть в неприятности. Населенные пункты и крупные магистрали обходим стороной, обыскиваем лишь небольшие фермы, выселки и одиночные постройки. Кое-где нашли съестные припасы, раз натолкнулись на пару охотничьих дробовиков.

Кроме пятерых погибших при прорыве окружения, есть еще потери. Один человек стал случайной жертвой спятившего затворника, палящего во всех приближающихся со своего хутора. Как назло, никто не смог вспомнить, как зовут беднягу! Мужик лет за тридцать, невысокий, рыжий, с угреватым лицом. Так и похоронили его в безымянной могиле. Катя почему-то сильно разрыдалась. Ей, конечно, жаль было беднягу, которого она вместе с докторшей-эмчээсницей до последнего пыталась спасти после попадания пули в живот. Но плакала она не о нем, не только о нем. Она плакала о всех, кто погиб — миллионах, миллиардах людей, в числе которых, скорее всего, две ее родных сестры, и ее родители, и мои… В это до сих пор невозможно поверить. Нет, мои родители живы. Я это знаю!

[…]

30 мая. Стойков принял решение пойти на риск и заглянуть на встретившуюся на пути теплоэлектростанцию, где он надеялся разжиться чем-то полезным. На подходах мы столкнулись с небольшой шайкой мародеров, но разошлись по-хорошему. Обменяли немного съестного и чистой воды на пару противогазов и дозиметр. На прощание мародеры отсоветовали идти на станцию, заверив, что там все давно обчищено.

Вечером увидели вдалеке вертолет и пустили сигнальную ракету, но он все равно пролетел мимо.

[…]

3 июня. Вчера поменял в комме батарею. Глупо, конечно, тратить заряд на этот дурацкий дневник. У меня всего две батареи — «родная» и та которую я нашел в разоренном магазине под Одессой, еще перед переправой. Когда кончится эта — комм впору будет засунуть в рюкзак и забыть о нем.

Дорога начинает всерьез утомлять. Приходится жестко экономить продовольствие и воду. Люди в пути встречаются нередко, но зачастую обходят нас стороной. Пора бы привыкнуть: в новой реальности, в которой мы живем, люди опасаются и сторонятся друг друга. Немногие, кто все-таки решился на контакт, обменялись с нами информацией и наблюдениями. От этих бесед стало лишь хуже.