Шрифт:
– Зачем?
– недоуменно спросил он.
– Ты же просил о помощи. Я помогу...
Она взяла в неблизкую дорогу кожаную сумку, полную печеной картошки и жареного мяса, и они отправились в обратный путь.
А черный петух пошел за ними следом...
Так вот Снегирь очутился на городской площади.
В это время скрипач уже закончил играть. Все слушатели восторженно зааплодировали ему. Он кланялся в разные стороны, ища глазами Марию. Когда же он её нашел, то с изумленьем увидел рядом с ней Снегиря! Его друг вернулся!.. Все простил, все понял!.. На то он и - друг!.. Сердце его захлестнула радость, он поднял скрипку, и в следующее мгновенье новый напев разлился над площадью.
Бургомистр незаметно утер платком навернувшиеся слезы: он вспомнил свою молодость, уроки музыки, Балаганчик, в котором когда-то пел. Благодушно кивнул появившемуся рядом Снегирю, даже гостеприимно указал на пустое место рядом с ним, как вдруг его взгляд остановился на цыганке.
И тут время пошло вспять, а годы, словно книжные страницы на ветру, в одно мгновенье перелистнулись и раскрылись на главе о его молодости.
– Анна!..
– неуверенно окликнул цыганку Ленард.
– Ты ли это?..
Глава пятнадцатая.
ИСТОРИЯ ХОРИСТКИ И ПОХИЩЕНИЕ.
Была поздняя осень, когда хористка покинула Балаганчик и отправилась на поиски своего счастья.
Полгода, обходя город за городом, исходя все дороги, она искала приюта и понимание, но бедную женщину гнали отовсюду, а если и жалели, то оставляли всего на одну ночь, вместо платы заставляя вымыть пол или лестницу, а то и подмести весь двор.
Она родила сына в овраге, под вой ветра, недалеко от небольшой горной деревни. Проезжавший мимо на телеге местный староста оказался человеком добрым - он забрал её к себе, дал комнату на втором этаже, где она отогрелась, успокоилась, и уже спустя неделю стала учить деревенских детей музыке.
Она назвала сына Никколо (в честь великого Паганини). Мальчик рос спокойным, никогда не изводил ей душу плачем, наоборот: всегда улыбался и, лежа в колыбели, что-то пытался петь целыми днями. А по ночам ему пела мать:
– На шестках сидят в ночи
удалые скрипач.
Держат тонкие смычки
крошки малые - сверчки...
А смычки - блестящие!
Прямо настоящие!
А смычки - от елки
тонкие иголки...
Весной староста помог ей выстроить дом у подножия горы, и счастье не покидало её целых три года. И казалось: жизнь этой дружной маленькой семьи наконец-то обрела покой. Так казалось. Так хотелось... Но вот однажды...
Это случилось под вечер. У хористки была репетиция в сельской школе, а Никколо сидел у камина и слушал песню сверчка. Он уже не раз оставался в доме один. Да и разве сельский мальчишка боится чего-нибудь на свете? Живя рядом с лесом, он научился понимать его язык.
– С добрым утром!
– шелестел ему Лес весенней листвой.
– Расти большим!
– пела ему коноплянка.
– Будь счастлив!
– трубил из чащи олень.
Дверь их дома, как и по всей деревне, почти никогда не запиралась, и сквозь сверчковое свиристение он услышал чьи-то тихие шаги на крыльце.
– Мама!
– радостно бросился к двери мальчик.
Но на пороге стоял высокий незнакомый мужчина в черном, опершись на тяжелую трость.
– Здравствуй, Никколо!
– сказал Незнакомец.
– Я пришел за тобой.
– Он протянул к нему руки и пристально глянул в глаза ребенку.
Ничего прежде не боящийся мальчик, вдруг затрепетал, как лист на ветру. Он хотел крикнуть, позвать на помощь, но не смог - он словно прирос к полу, а Незнакомец, как бы зная, что в доме больше никого нет, уверенно подошел к нему, цепко взял за шиворот и повел за собой.
Спустившись с крыльца, Незнакомец поднял его на руки, и они взлетели в звездное небо.
Пролетая над ущельем, он злобно усмехнулся и, почти без усилий оторвав от себя судорожно вцепившегося ребенка, бросил его в черную пропасть.
Опустившись затем у края ущелья, Незнакомец прислушался: ни крика, ни плача. Он удовлетворенно облизнул сухие губы и - пропал.
Мать вернулась совсем скоро. Какая-то тревога гнала домой.
Взбежав по скрипучему крыльцу в распахнутую настежь дверь, она пронеслась по всему дому, но сына нигде не было.
– Никко!
– кричала она.
Угасали поленья в камине, где-то тоскливо поскрипывал сверчок.
Сын не отзывался.
– Никко, ты где прячешься?!
– дрожал её голос, дрожали руки и колени.
– Никко!
Она выбежала в ночной сад, обогнула дом. Голые ветви яблонь постукивали по крыше.
– Никколо!..
Никого...
Она побежала в деревню, стучась в окна и двери... Лаяли проснувшиеся собаки, зажигались в домах свечи. Все бросились на поиски малыша.
Когда уже за полночь староста возвращался домой, везя в телеге поленницу дров, он с удивленьем увидел у деревенской околицы зажженные факелы и фонари. С нехорошим предчувствием он подъехал поближе и узнал горестную весть.