— Не поспоришь, — опустил я взгляд на спящую в руках эту мою женщину.

Больница, в которой Лали провела последние месяцы, оказалась в горах за поселком. Когда машина поднялась на площадку, вышло солнце, заливая снег ярко-розовым. Лали встрепенулась в руках и подскочила к окну. В тишине, царившей вокруг, было слышно, как разогналось ее сердце. У меня самого защемило в груди от предвкушения.

— Пойдем, — схватила она меня за руку и потащила внутрь чуть ли не бегом.

В больнице стояла такая же пронзительная тишина, что и снаружи. Собственные воспоминания, прочно связанные с больничными запахами, заставили неприятно поежиться, пока шли коридорами. Хорошие предчувствие едва не смело напрочь, пока она не толкнула двери одной из палат. Но там никого не оказалось, и Лали озадаченно застыла.

— Сюда, — кивнул я ей на соседнюю дверь.

Незнакомый острый запах другого самца поставил нервы зверя колом, особенно, когда за ним проступил запах моего ребенка. Да, я никогда его не чувствовал, но не мог ошибиться. Сердце скакнуло под горло. Я понимал, ЧТО там увижу. И мне нужно было время, чтобы случайно никого не убить. Пришлось перехватить Лали под руку:

— Стой-стой…

Она растерянно уставилась на меня.

— Там… этот… он спасал моего сына, да? — морщился я, хмурясь и стараясь не делать лишнего вдоха.

В коридоре как раз показался Рэм. И снова понял все по одному взгляду на меня.

— Ему не привыкать выхватывать, — понимающе усмехнулся, подходя ближе и кивая на палату. — Хочешь, попрошу его выйти…

— Не надо, — мотнул я головой и глянул виновато на изумленную Лали. — Пошли.

Слова Рэма о храбрых человеческих женщинах приобретали новый объем — это ж надо выдержать столько звериных сложностей в отношениях с нами!

Я толкнул дверь и пропустил ее вперед.

Палата больше напоминала комнату, хоть и с оборудованием. Кроватка стояла рядом с окном, но была пуста. А на разложенном диване рядом спал тот самый… Джастис. С моим ребенком в обнимку.

Лали всхлипнула, и Джастис открыл глаза, встречаясь взглядом со мной… Если бы он сейчас обернулся, оказался бы тощим и облезлым котом, которым был в звериной ипостаси. Я ясно видел, как он измучен этой ношей — спасением чужого детеныша. Страх не сдержать зверя растаял. Даже если коту и хотелось мою женщину — а ему и правда хотелось, — он не делал попыток ее присвоить.

Лали уже сидела перед диваном на коленях, ничего не замечая. Джастис тоже выдохнул, сонно моргая.

— Боже мой, — Лали протянула руки к сыну, — как он поправился…

Малыш тоже открыл глаза, сонно квакнул и заулыбался ей. А я улыбнулся ему, тяжело сглатывая. Слишком долгим было ожидание, и теперь сложно было вынести эти первые удары эмоций.

Джастис протянул ребенка Лали, и она, дрожа, взяла его, усаживаясь с ним на пол.

— Маленький мой, — прижала к себе, как стеклянного, — боже мой, какой маленький…

Я опустился рядом, а Рэм с Джастисом деликатно вышли, оставляя нас одних. Малыш смотрел на маму такими удивленными глазами, но я видел — узнавал и признавал. Слишком смышленый для человека.

— Ай, — вздохнула вдруг тихо Лали и испуганно глянула на меня.

— Что такое? — я подсел спереди вплотную и подхватил ее ладонь, удерживающую головку сына.

— Грудь колет странно, — прошептала она, поежившись.

— Тебе плохо?

— Нет. Не в груди… а грудь… Гормоны, наверное…

— Ничего странного. — Я потянулся к молнии ее кофты, потом приподнял футболку. Лали смотрела на меня растерянно, пока я оголял ее грудь: — Корми.

— Мне же… — мотнула головой она, но я не дал ей закончить — прижал ее руки с ребенком ближе к груди, и малыш открыл рот, стоило соску оказаться в досягаемости. Лали только вздохнула, когда он схватил его и принялся сосать. — Боже…

— Мы сообразительные, — усмехнулся я довольно, глядя в ее изумленные глаза.

— Но молока же… — Тут ее сомнения прервались сочным чмоком, а она болезненно поморщилась, вздыхая: — Не может быть…

Лали шмыгнула носом, пытаясь сдержать эмоции, но у нее не получалось. А я притянул их обоих к себе:

— Ты умница… — Невыносимо хотелось затащить их обратно на базу, в берлогу и любоваться одному. Я бы так и сидел ночь напролет с ними обоими в руках.

— У меня есть молоко… есть… — лепетала ошарашено Лали сквозь слезы. — Какой он красивый… Маленький…

И каждое ее слово упруго билось в грудь, вибрируя и отогревая что-то давно замерзшее.

— Илай… Как насчет такого имени?

— Мне нравится, — даже не задумалась она. — А откуда оно?

Мы будто потихоньку спускались с небес на землю, позволяя вернуться простым вопросам в нашу жизнь.

— Не знаю, где-то слышал… Оно просто вдруг пришло в голову…

— Ему подходит…

И тут малыш открыл глаза и внимательно посмотрел мне в лицо… И меня затопило чуждой нежностью. Даже хорошо, что он родился здесь — в мире, где ей было место. Мы внимательно смотрели друг на друга. Он — серьезно и изучающе, а я — почти осязаемо наполнявшийся счастьем. Захотелось обернуться медведем, потому что человеческое тело не вмещало в себя всех этих чувств. И только мимолетная грусть прошлась холодком по нервам — моему ребенку это недоступно. Потому что…