Я распахиваю глаза, когда на улице уже светло. Целую сынишку в растрёпанную головку и иду в душ. Привожу себя в порядок, пытаюсь убрать отёчность вокруг заплаканных глаз при помощи патчей, но в итоге всё равно вынуждена наложить тонну косметики. И только после этого бужу Лёшку.

По дороге на завтрак мы обсуждаем его поведение.

– Сынок, неприлично так себя вести с незнакомыми мужчинами. Тем более, что он мой начальник. Это некрасиво. – говорю я ему перед самым входом в ресторан.

Он не успевает ответить, потому что мне на лопатку ложится тяжёлая рука. Меня обжигает его прикосновение, и я замираю.

– Доброе утро, Полина, Лёшка! – говорит Бакинский. – Как спалось?

– И вам доброе утро, Николай Петрович, – сдержанно отвечаю на приветствие. – Замечательно.

– Привет, Николай, – вежливо кричит мой сын, но его взгляд загорается, и я вздыхаю.

Я абсолютно не понимаю, за что мне это наказание и как я должна его пережить, но вынуждена признать – как и любая любящая мать, я не могу игнорировать маленькое счастье своего сыночка.

Всё станет как раньше, когда мы вернёмся домой. Там я объясню Лёшке, что Николай Петрович очень занятой бизнесмен. А пока… я потерплю его общество.

Весь вечер я прислушивался к каждому шороху в соседнем номере, но мои соседи, казалось, съехали. Даже не выходили на ужин. Я усмехнулся насмешке судьбы, что поселила меня рядом с ними, будто специально затеяла нашу встречу.

Я лениво просматриваю страничку клиники, занимающуюся анализами. Я уже выбрал тест. Самый точный из доступных, способных подтвердить родство второй степени. Но выполняется почти три недели. Плюс доставка образцов в швейцарскую клинику и доставка результатов до меня. Итого: примерно пятьдесят дней. Но что такое пятьдесят дней, если дело касается моего потенциального внука, правильно?

Я открываю приложение почты и уже собираюсь оформить заказ этого теста, как вдруг слышу тихий стук в дверь и обмираю. В голову упрямо лезет мысль, что это Полина, но я её поспешно отгоняю. Странно, я никого не жду, и время уже совсем не подходящее для деловых визитов, а вызов проститутки я отменил по понятным, хоть и странным для меня, соображениям.

Откладываю в сторону телефон, открываю дверь и усмехаюсь. Ну конечно!..

– Лёшка, – строго говорю мальчонке, – ты почему не спишь? Опять от мамы сбежал?

– Она заснула давно. Опять плакала, – доверительно шепчет он. – А я есть хочу.

– Ну заходи, – приглашаю я. – Сейчас сообразим.

Он проходит и садится прямо посередине моей кровати, и я невольно улыбаюсь. Малыш, совсем кроха в своей пижамке, но такой поразительный, харизматичный и умный малый.

– И что же ты хочешь, Лёшка? – я сажусь рядом, и он перебирается ко мне на колени.

– Мороженое.

– Это не еда, а десерт.

– Тогда я хочу макароны с котлетой и десерт, – хитро говорит он.

– Уно моменто, мой юный друг, – говорю ему и набираю номер ресепшн.

Через двадцать минут нам приносят очень поздний ужин на двоих, и, пока мы едим горячие рожки с котлетами, я внимательно наблюдаю за ним.

Кроме очевидного внешнего сходства – теперь очевидного – у нас ещё и очень много одинаковых привычек. Это такие мелочи на самом деле. Вроде: сморщить нос, прежде чем начать пережёвывать пищу, жевать то на одной, то на другой стороне (а точнее – по три раза на каждой, прежде чем проглотить), вся его мимика, все движения руками во время разговора – это всё я видел столько раз! У своего отца и своего сына, у себя в зеркале шкафчика для хрусталя, что стоял напротив стола в зале моих родителей.

Я смотрю на него и не могу поверить, что вот так случайно столкнулся с ними. Со своим пятилетним внуком и его матерью.

И когда он, сытый и довольный, просит ему почитать, я открываю на планшете свою любимую сказку про путешествия Гулливера и читаю вполголоса, пока малыш не засыпает на моих руках. Вдыхаю аромат детства, аромат его волос, и шёпотом обещаю, что позабочусь о них с мамой. А потом я тихонько отношу его обратно в их номер, потому что не хочу, чтобы Полина перепугалась спросонья, укладываю его рядом с ней и накрываю их обоих пледом.

Знаю, что должен сразу выйти. Знаю, что она разозлится, если застанет меня в своей комнате, возле кровати, пялящимся на неё спящую. Но почему-то не могу оторваться.

Её лицо ещё красное и опухшее от слёз, и мне невыносимо знать, что это я, я – и причина, и следствие. И исправить ничего уже не могу. Но постараться загладить свою вину всё же попытаюсь.

И, пока в голове роятся новые планы, я тихо отхожу к двери и берусь за ручку, чтобы бесшумно выйти, раздаётся стон, который я никогда ни с чем другим не перепутаю, никогда не забуду. Просто не смогу. Стон её удовольствия.