Вечером она проснулась от того, что сестра разговаривает с Наташкиным классным руководителем, стоя в коридоре. Сестра говорила чуть громче, чем Любовь Александровна.

– Она либо спит, либо плачет.

– А она-то, кого выбирает?

– Да я тоже спросила кого она выбирает, но она ответила, что хочет сама исчезнуть.

– Так надо как-то контролировать….

– Да, я собрала все таблетки из дома и ношу с собой в школу.

Наташка подумала: «Да Димку, конечно же. И таблетки уносить не надо, не буду я их глотать…». Но очень хотелось спать, и она снова уснула. Она спала, ела таблетки и опять спала. Сколько дней прошло Наташка не помнила, но однажды подумалось, что чем же таким она болеет, что бы есть таблетки. У ней не болит горло, нет соплей, она не кашляет. Постоянно клонит в сон, но уже нет сил лежать. Она выпивала таблетку и организм как бы кричал, всё больше нет сил спать. Наташка догадалась, что сонливость из-за таблеток, которые она пьет, и просто перестала их пить. Она уже ничего не помнила, ни драку, ни физкультуру, ни обморок. Ничего. Она думала, что ее лечат от банального ОРВИ, и врачу на приеме говорила, что она не кашляет, у ней ничего не болит, и с ней всё хорошо. И очень обрадовалась, что её освободили от физкультуры не на 2 недели, как обычно, а на целый месяц.

В школе одноклассники её встретили как обычно. Подготовленные Любовь Александровной, ей никто ни о чем не напоминал. Разве что в школьных коридорах или по дороге в школу она слышала иногда шепоток: «это она», «вон она». Но Наташка не понимала, кто она такая, почему её выделяют. На уроке русского языка Нина Павловна спросила Наташку с места, не вызывая Наташку к доске:

– Расставь пропущенные знаки препинания в предложении.

Наташка встала возле парты, ведь если спрашивает учитель, положено встать.

– Да можешь не вставать, давай с места.

Но Наташка уже стояла и не знала, что отвечать. Вернее, она знала, где поставить запятые, но почему-то не могла сказать, глядя на Нину Павловну. Она стояла и молчала. В классе образовалась тишина. И этой тишины Наташка еще больше испугалась, и вообще не смогла произнести ни слова.

– Ладно, садись, – сказала Нина Павловна.

Наташка уселась на своё место. Но потом в классе пошли пересуды, что с Наташкой что не то, и она теперь ненормальная. А мальчишки годом младше окрестили её проще: «Ебанутая».

Со следующего урока, которым оказалась геометрия, её вызвали к завучу школы. Менжинская – завуч со стажем – ей не привыкать «ломать полено об колено». Наташка даже не знала ее имени отчества. Все её называли только по фамилии, а уроков в классе Наташки она никаких не вела, поэтому в памяти Наташки она так и сталась – Менжинская. Высокая, худощавая с искривлённым ртом после инсульта, когда она говорила у неё тряслись губы. В целом она создавала впечатление черствого и издерганного человека. Наташка и Любовь Александровна зашли к ней в кабинет. Менжинская восседала за своим столом в центре, Любовь Александровна села поодаль сбоку от неё, Наташку посадили с другой стороны, как раз напротив Любовь Александровны. Менжинская начала говорить тоном, не терпящим возражения:

– Ты мне тут забудь про всякую любовь, не доросла до любви еще. Чтоб больше ни про какую твою любовь я ничего не слышала. Ты поняла меня?

– Какую любовь? – Наташка удивилась. Про Петрова они никогда никому не говорила.

– МОЛЧАТЬ!!! – закричала Менжинская, стукнув ладонью по столу, Наташка даже слегка вздрогнула от этого звука, – ты мне перестань все эти штуки, не понимает она ничего, дурочку строить решила? Думаешь я в первый раз такие любови вижу? Знаю я, чем заканчивается такая любовь в 12 лет!!! БЕРЕМЕНОСТЬЮ в 15!!!

Менжинская перевела дыхание. Она продолжала говорить о том, что значит быть беременной в пятнадцать лет, и что станет потом с её жизнью и что она поставит на себе крест. Наташка сидела молча, потом посмотрела на Любовь Александровну, та тоже сидела молча и смотрела на Менжинскую. Наташка перевела взгляд на Менжинскую и подумала, какие у ней тонкие губы, тонкий язык. Почему-то подумалось, как у змеи. Иногда были брызги слюней, наверное, именно так передаётся яд у змей. Хорошо, что она сидит от неё поодаль. Менжинская продолжала:

– И ещё ты мне брось любые мысли о самоубийстве! ЛЮБЫЕ!!! Что это ещё за новости? Сестра носит в школу с собой все таблетки из дома, а мать – ножи. Ты начинаешь учиться, и в школу ходишь только для того что бы учиться. Тебе понятно?

Наташка кивнула. Она даже и не знала, что сестра уносит из дома таблетки, а мама ножи из дома. Зачем. Это её очень удивило. Ни о каком самоубийстве она даже и не помышляла. Но она хотела поскорее выйти из этого страшного кабинета, и она соглашалась со всем, что ей говорили, кивала, говорила «да и хорошо». Наконец её отпустили. Она вышла из кабинета завуча. Было тихо в коридорах. Начался уже другой урок, ей придется, извиняясь перед чужим учителем, заходить в кабинет, а там уже занимается другой класс и забирать свои вещи. Она постучала в дверь, и стоя в коридоре спросила:

– Простите, а я могу забрать свои вещи?

Шёл урок истории у старшеклассников. Урок вела Людмила Юрьевна. Она преподавала историю только в старших классах. Единственный педагог, который к ученикам обращался на «вы». Как-то случилось, что она замещала заболевшую историчку в Наташкином классе, и весь класс был поражён, что к ним, шестиклассникам обращаются на «вы».

– Я не услышала, зайдите в класс, – сказала Людмила Юрьевна. Наташка сделала шаг внутрь и повторила:

– Простите, а я могу забрать свои вещи?