Я тянулась к его губам, целовала в шею, царапала его спину и задыхалась от счастья. Любимый… родной… да… Мое тело звенело от ощущения другого, такого желанного тела, а душа пела от ответных поцелуев любимого человека. У меня не было других мужчин за это время, поэтому моя реакция на Ника осталась прежней.

Он решил оформить наши отношения официально. Я никак на него не давила и не упрашивала, молча радуясь тому, что имею. Неделю назад у меня и этого не было. Но для государственной регистрации брака необходимо развестись с Викой. Легостьев сказал, что возьмет это на себя. Причин не верить ему у меня не было. Он искренне хотел быть с нами. Со мной и Тошкой. И так три года потеряли.

Поначалу Виктория истерила. Даже находясь в другой комнате, я слышала ее громкие вопли в телефонную трубку. Угрожала запретом видеть маленькую Полину. Спустя пару недель, видимо, ее непрекращающаяся истерика надоела даже ей самой. Она вовремя успокоилась, еще бы пару дней, и даже вечно сдержанный Ник бы сорвался и показал, кто хозяин ситуации. Разорвать в клочья все законы и отправить жену в психушку — минимальное из того, на что он способен, когда напрочь теряет все свое хладнокровие.

Но обошлось без психушки и прочей нервотрепки.

Мое сердце, видимо, стало что-то подозревать еще до того, как все закружилось. При одном упоминании Виктории оно начинало болезненно ныть, отдавая тикающим пульсом у виска. Видимых причин тогда еще не было, а страх уже появился.

А потом начались подрывные действия, и весьма активные.

— Кир, я отъеду на пару часов? — не спросил, а скорее поставил перед фактом Никита. О том, куда он собрался на ночь глядя, спрашивать было не нужно. Пять минут назад он разговаривал по телефону с Викторией. Однако задать этот вопрос было необходимо, потому что мне нужны были объяснения. Я не тумбочка, и у меня есть чувства.

— Ты куда? И почему так поздно?

— Поля пролила на себя горячий чай. Поеду, посмотрю, вдруг там помощь необходима?

Да, я не тумбочка, но в этой ситуации мне оставалось лишь подчиниться и отпустить. А что я могла сделать? Запретить? Запереть его в доме? Нику не пять лет, он мальчик большой и понимает, что делает. Будет только хуже. Как можно запрещать отцу видеть собственного ребенка? Мне оставалось лишь объяснить Тошке, почему папа, который теперь живет с нами, уехал и вернется поздно ночью.

Следующим днем Виктория позвонила вновь. Полина упала с горки на детской площадке и поцарапала коленку. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять — Никитой откровенно манипулировали. Зная, что при имени дочери он сорвется в любой момент, эта женщина действовала по-женски изощренно, подключив всю свою хитрость. Ее уловки были настолько просты, что не заметить их мог только слепой. Видимо, Ник ослеп, если позволил женщине одурачить себя. Она говорила, что смирилась с его решением и не будет перечить, спокойно подпишет развод. И вместе с тем звонила по несколько раз на дню, оправдываясь беспокойством за ребенка.

— Я зашивала белье, а Полечка крутилась рядом. Никитусь, она себе косичку обрезала и чуть не поранила пальчик!

— Полечка обожглась об утюг, пока я гладила!

— Полечка ножку подвернула на ступеньках!

Полечка то, Полечка се…

Миллион проблем, которые на деле оказывались выдумкой, фантазией гиперзаботливой мамаши. Якобы гиперзаботливой мамаши. Естественно, царапина на коленке оказалась некритичной. Вместо косы девочка лишилась небольшой пряди, которая была незаметна и быстро отрастет. Никаких ран и ожогов, к счастью, не случилось, а после вывиха детки точно не танцуют под песенку в мультфильме.

Я набралась храбрости и попыталась объяснить Нику, что происходит на самом деле.

— Никит, она выдумывает все, чтобы ты был рядом! Она тебя не отпускает, она врет!

— Кирюш, поверь мне, я туда еду только к Полинке.

— Я верю тебе, а твоей пока еще жене НЕ верю!

— Все будет хорошо, не ревнуй, — он успокаивающе погладил меня по спине. — Вика просто не привыкла к тому, что меня теперь нет рядом с ними круглосуточно.

Судя по ее словам и действиям, я догадывалась, что привыкать она не собирается, поэтому решила поговорить с мамой и спросить ее совета. Правда, я с подросткового возраста не прислушивалась к ее словам, считая их слишком слабыми, особенно вкупе с библейскими аргументами. Но и отмалчиваться я не могла, чувствуя, что мы и так достаточно отдалились друг от друга. Хоть и живем на соседних улицах, и видимся частенько, но каждая из нас свои переживания держит при себе. Мама делится своими мыслями со священником в церкви, а я исповедоваться не умею и в церковь не хожу принципиально. До дрожи боюсь стать такой, как мама — безропотной, слабовольной, без всяких чувств поддержки к собственной дочери. Ведь когда я рассказала маме о том, что мы с Никитой снова вместе, она не поддержала меня, а именно это мне было необходимо. Наоборот, этой новостью она осталась недовольна, хотя никогда не испытывала к нему неприязни.

— Нехорошо поступаешь, дочь, — даже покивала в знак отрицания мама. — Семью без мужика оставила.

— Это мой мужик! У меня его забрали, а теперь он вернулся.

— Вернулся, да. А твой ли он теперь?

Вопрос философский, а значит, бессмысленный. Мой, конечно, чей же еще? С нашей самой первой встречи поняла, что это мой человек.

Только этот человек, испытывая глубочайшее чувство вины, срывался от меня после каждого звонка его изворотливой женушки.

Мне нужен был совет Ленки, но она была чем-то слишком занята и обещала мне все рассказать позже. Когда наступит это «позже» — одному Богу известно. Я пыталась разузнать у общих знакомых, что случилось с подругой, вдруг у нее какие-то проблемы, но все только плечами пожимали.