– Здорово, – проговорил Брагин.

– Что здорово-то, Ваня? – удивленно спросил Сафрон.

– Здорово у вас петь-то получается, Сафрон Евдокимович. Не то что у меня, – сказал и засмеялся Иван.

– Годы тренировок, – ответил, улыбнувшись, Сафрон и добавил, – а новая картина хороша, Ваня! Я ведь ее сразу заметил над сценой-то да рассматривал вот потихоньку, пока говорили. Добрая работа, волшебная! И звезды живые, и луна на небе. Жизнь в каждом мазке, как у Ван Гога или Куинджи. Как назвал? «Ночь перед Рождеством», поди?»

– Ага! А как вы догадались? – ответил и спросил Брагин.

– Нетрудно было догадаться-то, Ваня. Посмотришь на полотно и сразу чувствуешь приближение чего-то важного, радостного, фантастически доброго… Твори, Ваня, дальше! Радуй души людские своими творениями! Помоги Ему сделать этот мир лучше! И проводи меня до машины. Там для тебя сюрприз, – проговорил Сафрон и направился на выход.

На улице достал из машины два номера журнала «Огонек» и протянул их Ивану Брагину: «Почитай на досуге, Ваня, очень познавательный журнальчик. –

И, уже усаживаясь на сиденье, добавил: – Все же нужен тебе настоящий продюсер, Ваня. Меня все больше и больше загружают в театре. И вводят в новые спектакли. Новые роли предлагают. Времени совсем не остается. А это дело требует полной отдачи. Жизнь коротка, как говорят поэты, а надо все успеть! Подумаю я, Ваня, на эту тему посерьезней. Пока!»

Захлопнул дверцу и уехал.

Брагин открыл журнал с закладкой и увидел свой портрет, а под ним надпись: «Персональная выставка Ивана Кошурникова в Москве». Иван закрыл с волнением журнал и бегом помчался наверх. Уселся за стол и несколько раз прочитал большой, развернутый, с хорошими иллюстрациями репортаж о самом себе. Потом вскочил из-за стола и бегом помчался вниз по лестнице на улицу к магазину-гастроному, в киоск «Союзпечать». Запыхавшись, спросил у тети Вали журнал «Огонек» и купил у удивленной женщины все экземпляры. И, что удивительно, то же самое сделал Тимофей Иванович Кошурников, отец Ивана, когда ему в избу принесли этот же журнал «Огонек»! Он сначала пошел и скупил все экземпляры в Усолье. Потом поехал в Соликамск и скупил там. Потом поехал в Березники и, проделав то же самое там, собрался было ехать в областной центр, в город Пермь. Но было уже поздно, а завтра на работу.

А Иван Брагин вернулся в мастерскую и с новыми силами принялся за свою работу. Через несколько дней вечером позвонила Оксана. Спросила Ивана: не передумал ли он еще? И когда Брагин ответил, что нет, приезжай уж скорей, соскучился, сказала – завтра будет. В семь утра Ваня был уже на Курском вокзале с большим букетом роз. В новом джинсовом костюме Wrangler, в котором один в один был похож на польского рок-музыканта Чеслава Немана, как сказал Сафрон: «Вылитый Чеслав Неман, только русый». Обут был Иван в очень модные тогда сапоги «казаки» со скошенным каблуком. А поверх костюма красовалась импортная меховая куртка.

Оксана появилась из вагона в первых рядах с тем же большим чемоданом в руках. Брагин схватил у нее чемодан, отдав взамен букет, и они направились домой. В мастерской Оксана достала из чемодана тот же махровый халат, красное полотенце свое, тапочки с бомбошками и ушла в душ. А Иван полез доставать припрятанный подарок для нее. Он уже догадался, что не все девушки любят абстрактные подарки, поэтому купил ей на Неглинке красивый, пушистый мохеровый шарф у тех же фарцовщиков, у которых приобрел себе костюм, сапоги и куртку, а также и флакончик французских духов «Нина Риччи» в симпатичной белой коробочке. Когда Оксана вышла из душа в халате и в красной чалме на голове, он ей все и вручил. Девушка искренне обрадовалась, накинула на халат шарф и хотела идти к зеркалу полюбоваться. Но у нашего Вани уже не было никаких сил терпеть. Он схватил ее в охапку вместе с шарфом и утащил в спальню.

В одиннадцать часов зазвонил телефон. Иван поднял трубку, о чем-то поговорил недолго и вернулся к Оксане.

– Сафрон Евдокимович звонил, – проговорил Брагин. – Представляешь, этот Шурупчик, ну, тот, который при тебе картину купил, заведующий комиссионным, хочет срочно купить еще одну. В два часа приедут.

Оксана отвернулась к стене и произнесла:

– Я поспать хочу, москвич.

– Ну, спи, а я пойду, попишу, – ответил Иван и тихо ушел.

В два часа приехали Сафрон с Дмитрием Аркадьевичем. Сафрон с кожаным саквояжем, а Шурупчик – с дорогим кожаным дипломатом. Поздоровались, разделись и направились к картинам. Шурупчик остановился у сцены, посмотрел на новую работу Ивана «Рождественская ночь» и заявил: «Вот эту хочу!» Брагин начал было объяснять, что эта картина еще не выставлялась нигде, но почему-то почувствовав, что это бесполезно, отошел к Оксане, хозяйничавшей около стола.

Сафрон с Шурупчиком долго о чем-то спорили.

– Торгуются, – подумал Иван.

Потом Шурупчик считал деньги, а Сафрон пересчитывал. Наконец, они пришли к столу. Довольный Шурупчик открыл дипломат, достал из него бутылку импортного шампанского и коробку шоколадных конфет.

«С чего бы это?» – подумал Брагин, выставляя «Старочку».

«Небось, клиенты принесли благодарные», – подумал Сафрон.

– Обмоем покупочку! Страсть люблю картины религиозной направленности, – проговорил Шурупчик и бахнул пробкой в потолок.

Выпили, закусили, поговорили ни о чем, и Сафрон с Шурупчиком, забрав картину, уехали. Иван с Оксаной убрали со стола, и она вдруг произнесла:

Пойдем, что ли, в твою Третьяковку, Ваня?

– Прямо сейчас? – спросил радостный Брагин.

– Прямо сейчас. Если она работает, – ответила девушка.

– Работает, работает, идем скорее, – засуетился Иван.

И с этого дня принялся водить Оксану по разным выставкам и музеям Москвы. Видно было, что ей это в новинку, и она с интересом смотрела картины и слушала Брагина. Приближался Новый год. На тридцать первое декабря Иван за бешеные деньги купил у спекулянтов билеты в партер Большого театра на оперу. В этой опере пел Сафрон Евдокимович, он и сказал Ивану об этом, предложив контрамарки. Но Брагин тактично отказался, немного обидев Сафрона.