– Не может быть, Ваня, где бы ты их мог прослушать? Ведь пластинка еще не вышла! – весело ответил Сафрон.

– А вот прослушал. Мне, когда «ходил в народ» после выставки, кассету дал переписать Сережка, сын Николая Ивановича, соседа с третьего этажа, – проговорил Брагин и направился к магнитофону «Маяк». Перемотал катушку и включил запись. Из динамиков зазвучал оркестр и всем знакомый голос.

– Невероятно, Ваня, это точно та запись, что я слышал у Шемякина в Париже. Как же так? Ведь пластинка-то еще не вышла? Это же крах всем надеждам Высоцкого, это же катастрофа! – пробормотал тихо Сафрон.

– У меня тоже есть эти записи, они у всех уже есть, Сафрон Евдокимович, какие проблемы-то? – спросил удивленно купец Шурупчик.

– Проблемы большие, очень большие, Аркадий Дмитриевич. И надежды у Высоцкого на эти пластинки были большие, – ответил Сафрон. И тут Иван вспомнил, что ему рассказывал Сафрон. Все замолчали, слушая песню Высоцкого. Когда песня закончилась, Оксана вдруг неожиданно для всех произнесла: «А мне не нравится голос Высоцкого – хриплый, надрывный какой-то. Я люблю чистые голоса». Брагин, чтобы сгладить неловкость, встал и выключил магнитофон. А потом объявил, что Оксана тоже поет в камерном хоре.

– Тогда понятно, – сказал грустно Сафрон.

– Может, вы нам что-нибудь исполните? – вдруг добавил он и посмотрел на девушку.

– Одна – без хора? – спросила Оксана.

– Да, одна, без хора, – ответил Сафрон с легкой ухмылкой.

– Тогда я должна пойти на сцену, – сказала Оксана, поднялась и направилась к сцене. Встала под уже проданной картиной «Рожества» и запела «Аве Мария» Шуберта. Запела сразу, без жеманства и какой-либо подготовки чистым, красивым голосом. Сафрон аж онемел, услышав этот голос, исполнявший на чистой латыни сложнейшее вокальное произведение, да еще в родной тональности. Оксана закончила петь, улыбнулась равнодушно и вернулась за стол, к трем молчавшим мужчинам.

Сафрон первым встал и зааплодировал, его примеру последовали и Иван, и Шурупчик. А девушка сидела за столом и скромно улыбалась.

– Вы прекрасно подготовлены, Оксана, – произнес ошеломленный Сафрон.

– Да, как-то так Славик научил, дирижер наш, руководитель, – ответила Оксана, улыбаясь.

– Но училище-то окончили? – снова пылко произнес Сафрон и уселся напротив.

– Да, закончила ПТУ при заводе, на токаря, – ответила Оксана.

– Как на токаря? – удивленно спросил Сафрон.

– Так – на токаря! Я токарь четвертого разряда, работаю на заводе в Харькове. Кручу ручки на токарном станке, точу болванки, – весело проговорила Оксана.

– Так хор у вас не профессиональный? – спросил еще более удивленный Сафрон.

– Не-а, самодеятельность у нас. В клубе заводском спевки проводим. Славик дирижирует, а мы поем. Я в хор-то этот пошла потому, что нас с работы отпускают раньше на два часа, два раза в неделю на спевки эти, – опять улыбаясь, ответила девушка.

– Так вы хотите сказать, что вообще нигде не учились музыке? – опять спросил Сафрон.

– Не-а, чему Славик научил, то и пою, – уже смеясь, ответила Оксана.

– Невероятно, – проговорил Сафрон, – у вас очень большой талант, Оксана! А вы, похоже, об этом даже и не догадываетесь? Вам учиться надо! Вас ждет большая сцена!

– А я не хочу! Несерьезно все это. Неинтересно мне – а-а-а, о-о-о, – нытье одно и только! Я простую жизнь люблю. Людей простых, незазнаистых, люблю. Работать люблю по-настоящему. А отработал – и свободен, – закончила Оксана и уже весело засмеялась.

Аркадий Шурупчик предложил выпить за талант. Выпили, закусили, и они с Сафроном засобирались. И только сейчас Сафрон обратил внимание на венецианскую маску, лежащую на букете цветов на стуле. Он взял ее в руки, осмотрел и сказал: «Какая чудесная вещь! Прекрасная ручная работа и, судя по камбоджийскому лаку, ей лет сто уже или больше? Только этот лак не теряет блеска и не трескается от времени. Откуда у тебя, Ваня, такой антиквариат? Такую маску в Венеции можно приобрести за тысячу или две долларов, а в Штатах она будет стоить в два, в три раза дороже!» И Сафрон с неподдельным интересом посмотрел на улыбающегося Брагина.

– Это мой подарок, – прозвучал голос Оксаны, – мне ее Ваня подарил.

Оксана подошла к Сафрону, взяла у него из рук маску и приложила к своему лицу.

«Какая же она красивая у меня!» – подумал Иван, глядя на Оксану.

«Да, хороша, чертовка!» – подумал Сафрон.

А о чем подумал Аркадий Дмитриевич Шурупчик, нам неизвестно, ведь тот, кто открывает свои думы, тот их лишается. Они с Сафроном сняли картину и понесли бочком к выходу. И уже на пороге Сафрон шепнул Ивану: «Муза – то что надо, Ваня! – а про себя продолжил: – Вот ведь, как говорится в театральных кругах, Бог плюнул на темечко и попал, но не в того! Неинтересно ей, видите ли! Столько людей, артистов всю жизнь стараются, добиваются совершенства! Работают без устали, а у них ни черта не получается. А ей ОН все дал, да она не берет – неинтересно ей! Да, и вот так бывает!»