Я не оставляла попыток избавиться от него и позже, когда он обменял наш черный Chaser на полтора килограмма «белого». Я подошла к пакету, стоявшему на стиральной машине, и натерла туда мыло. Мама увидела и быстро все убрала, попросив меня больше никогда так не делать.

Баба Катя пыталась спасти сына, не дать ему уничтожить себя. Она не хотела, чтобы с ним случилось то же, что с ее племянником. Тому было восемнадцать лет, когда его сажали в деревне на цепь, чтобы не сбежал. Но однажды, когда вся семья была дома, он зашел в туалет, укололся и умер там же от передозировки. Об этом невозможно писать без слез, это раздирает сердце. Мне жаль не этих ребят, а их матерей. Но, думаю, своей безотказной любовью эти женщины убили своих детей.

Баба Катя была цыганкой. Она прожила очень непростую жизнь, и у нее сложный характер. Но бабушка оказала на меня огромное влияние, надо сказать, позитивное. Правда, ей удалось навязать мне глубокое чувство вины, но, поверьте, в моем случае это наименьшее из зол. У нее часто бывали сильные приступы головной боли. Помню, как однажды мы пришли к ней с мамой, а она от боли била руками по оконному стеклу и кричала. Мама стояла и плакала.

Моя Катя родилась с больными ножками и первые два года жизни провела в больнице. Врачи предлагали ее родителям отказаться от нее, но они ее не оставили. Впоследствии она безгранично любила своего отца, Иннокентия, а вот мать, бабушку Женю, недолюбливала. С первого класса Катя со своей младшей сестрой Таней вместо уроков «ходили по карманам», после чего их мать с удовлетворением вытряхивала из их школьных портфелей деньги и кошельки. Обе они окончили только восемь классов школы и рано повзрослели.

Катя вышла замуж в пятнадцать лет. Ее муж Петр был очень красивым мужчиной, зеленоглазым Казановой и жутким алкоголиком. У него было четырнадцать братьев и сестер. Катя должна была обстирывать и кормить всю эту ораву, пока Петька гулял направо и налево. В 1975 году родился мой отец Саша. Петр в то время сидел в тюрьме. Катя же продолжала промышлять щипательством, а когда Саша подрос, брала «на дело» и его. Они заходили в автобус, Катя высматривала какую-нибудь дорого одетую бабенку, незаметно доставала у нее «гануро» (кошелек на цыганском), а потом сильно щипала маленького Сашу: «Ру! Ракир, со ту чадэс!» [1] «Ой, остановите автобус, ребенку плохо!» – кричала она. Автобус останавливался, они выходили. Дальше Сашеньке надо было сделать вид, что его тошнит в кустах, а потом они убегали.

Бедный Саша натерпелся. Когда Петька спустя шесть лет вернулся из тюрьмы, он часто напивался. В таком состоянии он хватал нож и гонялся за женой и ребенком по всему микрорайону. Они прятались от него в кустах или у соседей. Не помню, в какой момент бабушка Катя ушла от Петра. Знаю, что сына в первый класс она не проводила: ее поймали. «Помнишь, сука, как мы обещали вас, маленьких, посадить? Положи сюда пальцы», – сказал в отделении мент и со всей силы прищемил ей пальцы ящиком письменного стола. Бабушку действительно несколько раз ловили с сестрой по малолетству. Попадалась она и с грудным Санечкой. Но тогда судья была очарована моим маленьким папой – темненьким, хорошеньким малышом – и дала Кате условное. Но на этот раз ей дали четыре года.

Саша рос, окруженный женской заботой и лаской: пока Катя была «на зоне», его воспитывали моя прабабушка Женя и ее дочь Света. Но хотя мой отец рос среди женщин, в нем не было ничего женского, он был самым настоящим мужчиной.

Не знаю, почему после такого тяжелого опыта в детстве мой папа проделывал все то же самое с нами. Когда он отводил маму в комнату, я прислушивалась и ждала момента, когда побегу к телефону и закричу бабе Кате в трубку: «Баба, папа маму бьет! Приходи скорее!» Мы жили в соседних домах, поэтому бабушка всегда быстро прибегала и защищала маму. Иногда она забирала нас ночевать к себе.

Мою маму звали Олеся. Как я понимаю, ей тоже не повезло с отцом. Я не застала своего деда в живых и очень мало о нем знаю.

Всю жизнь я думала, что во мне от дедушки по маме есть русская кровь, а оказалось, что он был приемным ребенком литовского происхождения. Настоящая его фамилия была Балалинус, а не Лотошко, которую носила моя мама. Мамин отец был начитанным, интеллигентным и очень общительным человеком. В селе Биликтуй за ним выстраивалась очередь из девушек, но он был безумно влюблен в мою бабушку Галю. Они поженились и родили двоих детей – Олесю и через два года Ярослава – дядю Славу.

Позднее у деда начался самый настоящий алкоголизм. Он умер якобы от сердечной недостаточности, но, мне кажется, такой диагноз патологоанатомы ставят, когда не хотят заморачиваться.

Вскоре после его смерти бабушка переехала с детьми к другому мужчине в поселок Тельма. Но мою маму такой расклад не устраивал, и в пятнадцать лет она поселилась у своей тети Нелли в городе Ангарске.

Маме было семнадцать, когда она появилась на дне рождения своего приятеля в сопровождении своего парня Андрея. О нем я упоминаю здесь только потому, что впоследствии он станет ключевой фигурой моей истории. Однако после этой вечеринки Андрей ушел со сцены, потому что на празднике маму заметил черноволосый красавец цыган. Баба Катя рассказывает, что папа с той поры постоянно бегал к телефонному автомату, но не признавался, кому звонит.

Зимой 1991 года Саша привел Олесю домой, к своей матери. Он сказал, что любит ее и собирается на ней жениться. Олеся была уже беременна. Бабушка Катя не хотела, чтобы сын так рано повзрослел. Она предложила им повременить со свадьбой и настояла на аборте. Мои родители послушались, и это не помешало им остаться вместе.

После аборта маме пришлось долго лечиться, чтобы забеременеть. Кстати, об этом аборте я знаю с детства, поэтому для меня прерывание беременности нормально, и я поддерживаю женщин в таком решении, если оно необходимо.