Влечение к мужчинам я осознала довольно рано. Постоянно влюблялась в актеров сериалов, в принцев из мультиков, а Бэтмен меня совершенно заворожил. Всегда, когда дело касалось ролевых игр, например в «дочки-матери», я занимала женскую позицию. Помню, как предложила двоюродному брату сыграть в доктора и медсестру. Догадайтесь, кто был медсестрой в белой футболке а-ля коротенькое платье?

Но у меня была возлюбленная девочка – Лера с нашего двора. Я приходила домой и говорила, что хочу с Лерой в лагерь, хотя она и рыгает. Все домашние были в восторге.

Но поцелуев или нежных прикосновений у меня ни с кем не было.

Мужская физиология для меня была недоступна. Если голых женщин в детстве я видела, когда была с мамой в бассейне или в солярии, то мужчин – никогда. Даже если отец просил подать ему полотенце в ванную, он обращался к маме. Она же ему говорила: «Пусть видит, как будет у него, когда вырастет».

У мамы была полная свобода действий. Она не работала, деньги были всегда в избытке, у нее была машина. Когда я утром просыпалась и шла на кухню, мама уже что-нибудь успевала приготовить. Мой любимый завтрак с детства – творог со сметаной и сахаром, батон и чай с молоком. Иногда готовлю себе такой завтрак и сейчас, а еще включаю при этом мультики. Инфантильно, но я люблю баловать ребенка внутри меня. Мне его жалко.

Маминым хобби была косметика Oriflame. Мы вместе ездили в просторный светлый офис компании. Я обожала слоняться по этому большому зданию и представлять себе увлекательные сценарии, например, как со своими воображаемыми друзьями ищу клад. Наверняка многих из вас захватывает ностальгия по каталогам с ароматизированными страничками. Мой первый парфюм был от Оriflame – с тропическими фруктами и кокосом… Я обожала многие штуки этой марки, и мама всегда заказывала то, что я просила. Маме хотелось получить статус бриллиантового директора, а я ею очень гордилась.

Еще она ходила на курсы по дизайну интерьера. Я тоже бывала там с ней за компанию. Все делали бумажные домики, но не помню, чтобы мама ими занималась. Она достаточно быстро забросила это дело. Интересно почему.

Мы вечно куда-то ездили с ней, не скучали дома: катались по гостям, по магазинам. Мне нравилось бывать в гостях у Инги – играть в The Sims с ее дочкой Машей или рассматривать ее куклу из Израиля – шикарную мулатку с пышной копной мелированных волос и нарядом по моде того времени, – которую она даже не позволяла доставать из коробки. У них дома была особенная атмосфера благополучия, счастья и большой семьи, хотя, прежде чем ехать к ним, мама каждый раз спрашивала у Инги по телефону: «Баженюк дома?» Уже во взрослой жизни я поняла, что ни к чему сводить своего мужчину с подружками. А то, знаете, искры могут промелькнуть или вспыхнет конфликт, который обяжет занять чью-то сторону.

Мой папа… Я стала узнавать его только сейчас, когда начала вынимать из своей памяти и памяти близких обрывки воспоминаний.

Его так отчаянно пытались лечить. Сначала на вертолете увезли куда-то в таежную деревню, в какой-то реабилитационный центр для наркоманов. Какое-то время он был чистым, но потом все пошло по новой.

Дальше был наркологический центр. Баба Катя рассказывает, что там на отца было невыносимо смотреть: его тело свернулось так, будто его обвили колючей проволокой. Он не мог пошевелить даже пальцами рук. Ломка. Это кошмарное слово, которое я боюсь слышать. Отец попросил бабушку принести обезболивающие таблетки с наркотиком, чтобы ему стало легче, и она достала их через свою подругу. Я не осуждаю бабушку: поступить иначе, глядя на своего страдающего сына, сложно. После приема таблеток у отца на глазах стали распрямляться конечности и он стал приходить в себя. Потом его даже искусственно вводили в кому, чтобы организм во сне боролся с зависимостью.

Затем была психушка. Само здание с решетками на окнах внушало леденящий ужас. Отца привязывали ремнями к кровати. Помню, как мы приносили ему продукты, которые надо было упаковать особым образом, чтобы проверяющие могли все досмотреть.

Мне казалось, что папу вылечат и все изменится. Однако ничего не менялось. По крайней мере, проблески длились не дольше недели.

Наша жизнь становилась все хуже. Отец терял человеческие ориентиры. Мама была постоянно избита. Мы ездили с ней за дозой для него. Я знала, как вести себя, если нас остановит милиция. Нужно было говорить, что меня тошнит, и, отбегая как можно дальше, выбрасывать «чеки» с героином.

Мама пыталась уходить от отца. Однажды ночью мы собрали кое-какие вещи в огромную клетчатую китайскую сумку. Мать прихватила большой кухонный нож на всякий случай, и на попутках мы доехали до бабы Гали в Тельму, которая находилась в двадцати километрах от Ангарска.

Естественно, нас возвращали. Я уверена, что и маме не хотелось расставаться с жизнью, к которой она привыкла, – в ней определенно были свои плюсы. Я тоже довольно быстро начинала скучать по бабе Кате – у нас с ней была и сохраняется сильная связь. И, как вы сами понимаете, все начиналось сначала…

Состояние отца ухудшалось в геометрической прогрессии. Он уже был готов променять на наркотики всё и всех. Начались звонки. Мы с мамой по второму домашнему телефону подслушивали разговоры отца. Звонила его любовница. Да, вот так, в открытую. Она спрашивала, любит ли он ее… Ха! Наивняк. Мама держала лицо, но нам обеим было понятно, что это конец.

Не знаю, дали ли маме карт-бланш эти звонки, но в ее жизни снова появился Андрей. Помните, я рассказывала о нем? Они были когда-то вместе.