Олесе нравилось быть частью этой семьи. Мама была достаточно близка со своей свекровью. Баба Катя научила ее тому, чему не научила родная мать. «Ну вы меня заразили этой готовкой! Я не могу теперь остановиться», – говорила мама бабушке. Мы часто проводили время втроем, у нас много совместных фотографий.

24 декабря 1995 года родилась я. Все были счастливы моему появлению. Мы жили в небольшой, но уютной двушке вчетвером: мама, папа, я и бабушка Катя.

В 1999 году мы переехали в просторную четырехкомнатную квартиру в соседнем доме. 22-11-62 – адрес моей семьи, которой больше нет. Но сейчас эта потеря уже не ощущается, потому что той моей жизни тоже нет.

Небольшой отрезок пути от бабушкиного дома к нашему навсегда врезался в мою память, я даже помню его аромат – запах прохлады, цветущих одуванчиков и озона. Иногда мне удается уловить его даже сейчас, и тогда мне кажется, что я все еще иду где-то там по улице.

В нашей квартире до нас случился сильный пожар, в котором погибли люди. Соседи говорили, что там постоянно кто-то умирал. Я впервые побывала там, когда на стенах еще были следы пожара. Стены этой квартиры были пропитаны страхом. Они закоптились в прямом и переносном смысле.

Папа дарил маме красные розы и белые лилии. Вы же согласитесь, что дом с живыми цветами не может принадлежать несчастным людям? Это всегда про счастье и любовь. Значит, все это было, но потом безвозвратно ушло.

У меня даже был кролик. Представляете? Мне подарили живого белого кролика. Я была прямо-таки Алисой в Стране чудес! Он жил с нами, а потом в деревне у бабы Гали. Она, кстати, нечасто к нам приезжала. И мама была не то чтобы в восторге от ее визитов. Баба Галя привозила картошку с собственного огорода, мясо и все, что называют «домашним». От бабы Гали пахло землей и подвальным холодом, а от бабы Кати – тягучим и теплым парфюмом. Они были очень разными, и тянуло меня больше ко второй.

Помню, как папа вернулся домой и кидал деньги в воздух, а мы с мамой собирали их, ползая на карачках. Это было весело, и все мы выглядели довольными. Потом я стала узнавать, откуда эти деньги и что за ними стоит.

Отец учился на юриста, но бросил институт после второго курса, чтобы кормить семью. Он начал торговать шапками, потом машинами, а потом квартирами.

Но какой бизнес в конце 1990-х не был связан с бандитизмом? У нас дома всегда было оружие. Однажды, когда мне было два года, отец чуть не застрелил меня. Я крутилась возле него, а он держал ружье. Патрон пролетел в миллиметре от меня и впился в стену.

Я уже говорила, что меня посвящали во все взрослые дела, поэтому довольно скоро я узнала, что мой отец замешан в наркообороте. Он и сам вскоре «подсел» на иглу. А начал с безобидной, как многие считают, травки.

Еще когда мы жили с бабушкой, она стала замечать странное поведение отца. По ночам отец уходил от нас на кухню и спал там на матрасе. На вопросы бабушки он отвечал, что у него бессонница и он не хочет мешать нам. А на самом деле он пытался перебороть тягу и не мог уснуть из-за ломки.

Однажды, уже в нашей квартире, баба Катя застала отца на балконе, когда он что-то нюхал через бутылку, поочередно закрывая ноздри. Был жуткий скандал с криками, слезами и вопрошаниями.

Но скандалы никогда ничего не решают. У отца после этого будто бы развязались руки, он уже никого не стеснялся и принимал наркотики в открытую.

Я видела через приоткрытую дверь ванной, как он пускал по вене героин и зависал над раковиной. Это страшно. Самый настоящий эффект «зловещей долины»: перед тобой вроде бы человек, но выглядит и ведет он себя не так, как живое существо. Почти не помню отца в хорошем расположении духа. Было спокойно только в его отсутствие – к счастью, это случалось довольно часто и подолгу.

Бабушка Катя винит во всем папиных друзей, считая, что они позавидовали успехам и решили разрушить его жизнь. По моим же воспоминаниям, друзья у отца были вполне приятными людьми и, кстати, редкими красавцами. Я была очарована ими. Как-то раз, когда к нам в гости пришел один из папиных приятелей, я плавала в ванне – это было моим любимым занятием. Он подошел, присел на корточки и спросил: «Ты русалочка?» Я уверена, что мою девичью кокетливую натуру мужчины чувствовали всегда.

Догадываюсь, что кто-то действительно нам завидовал. Однажды я нашла в нашем почтовом ящике клок скрученных темных волос.

А еще к нам домой постоянно залетали птицы. Мне запомнился один воробей: мама кое-как его поймала и, держа в ладонях, дала мне его погладить. У него были такие напуганные глаза, а биение сердечка чувствовалось во всем тельце.

Когда пришло время отдать меня в какую-либо секцию, родители выбрали спортивно-бальные танцы. Интересно, да? Не хоккей, который был так популярен в городе, не бокс, а именно танцы.

Занятия проходили в большом зале со сценой, покрытой звонким паркетом, и с бордовыми сиденьями для зрителей. Преподавателей было двое – мужчина и женщина. Кажется, они были женаты. Совсем не помню, как выглядела она, но помню мужчину: очень скромного роста, с уложенными русыми волосами, голубыми глазами и запахом свежего пота. Мне было не очень приятно танцевать с ним, держа его за руки и встречаясь с ним взглядом, – уже тогда я предпочитала иметь дело с женщинами. Когда же мне все-таки случалось оказаться с преподавателем в паре, я приходила в огромное смущение и чувствовала себя «грязной». И однажды задала маме вопрос: «Когда учитель со мной танцует, это значит, я изменяю папе?»