– Хитренький такой! – возмутилась девушка, застегивая тугие пуговки, но я уже вынесся в коридор, шлепая босиком.

Встрепанная со сна Наташа взглянула на меня диковато, словно кроманьонка, бредущая по пещере.

– Привет! – бросил я, и рванул в ванную.

– Догоню, хуже будет! – послышался милый голос из спальни.

– Ага, щаз-з!

Ну, если честно, захват ванной – это уже моя вредность. Не люблю душ по утрам. Ленюсь. Ладно, там, когда спать ложиться – Риткин носик страдать не должен. А сейчас-то зачем? Смысл? Чтобы «Ижик» насладился запахом чистого тела водителя?

– Логики – ноль целых, хрен десятых… – пробурчал я, пуская холодную. У-ух… Ледяные струи пробрали «до глубины души», как Ивернева выражается, еще одна верноподданная Мойдодыра.

А теперь горяченькой… Теплая вода ошпарила, как кипятком.

– Ми-иша! – захныкали под дверью. – Пусти-и! Я тоже хочу-у!

– Нельзя! – отрезал я, восхищаясь собственной твердостью и непреклонностью. – А то опять опоздаем!

– Ну, Ми-иш!

Зверски выпятив челюсть а ля Шварценеггер, я обтерся «полотенцем пушистым», и влез в футболку. За дверью стояла надутая Рита, изображая обиду.

«Для зачина» я нежно поцеловал лебединую шею, ощущая под губами биение жилочки, а затем задрал подол рубахи, и ущипнул за мягкое место. Радостно взвизгнув, девушка влетела в ванную.

– Как у вас хорошо… – вздохнула Наташа, отталкиваясь плечом от стены. – Светло, чисто… Я про атмосферу.

– Важней всего – погода в доме, – поднял я палец, смутно припоминая пару «Долина – Булдаков». – Яичницу будешь?

– Ага! С колбаской?

– А як же! – я открыл холодильник, доставая слагаемые завтрака, и соображая, когда же из меня выпарятся украинизмы.

– Миш, – неуверенно начала стажёрка, – мне как-то неловко вас объедать. Может…

– Не может! Чаще пленяй и ублажай мое чувство прекрасного, а уж мясопродукты я и сам куплю. Кстати, а ты почему не носишь тот батничек? Такое чудное декольте…

– Да ну тебя! – смутилась Наташа.

– Жадина ты, потому что, – горько попенял я, выкладывая на сковороду порубленные «Охотничьи колбаски». – Мне посмотреть не на что со вкусом, а ей жалко, видите ли!

Девушка стыдливо захихикала, вяло отмахиваясь, из-за чего полы халатика чуть-чуть разъехались, открывая манящую ложбинку. Я сразу заулыбался, довольный, как кот, налопавшийся сметаны. Накокал шесть яиц на скворчавшие колбаски, и уменьшил огонь. Тут главное – не упустить момент, когда белок более-менее готов, и не пережарить желток. Не упустил.

А тут и Рита явила себя, распаренную, облепленную рубашкой…

– Я быстро! – крикнула Наташа из ванной.

– Мы тоже! – ответил я, подхватывая мою ненаглядную на руки.

– Ты бессовестный… – Рита обняла меня за шею.

– Ага! – согласился я, перешагивая порог спальни.

– Ты непристоен…

– Еще как! – бережно уложив девушку, я содрал с себя «ночнушку». Рита вывернулась из рубашки сама.

– Ты хороший…

– От хорошей слышу…

Тот же день, позже

Москва, Ленинградский проспект

Рита всю дорогу была очень ласкова, даже на прощанье не ехидничала – чмокнула в губы, да и зашагала к своему МФИ. Полюбовавшись напоследок дефиле, я развернул машину и плавно набрал скорость.

– Завидую… – меланхолично выговорила Ивернева, вздыхая на заднем сиденье.

Я глянул в зеркальце и поймал синий взгляд. Первым желанием моим было ответить в шутливом тоне, обронить что-нибудь вроде «Завидовать дурно!», но надо же и меру знать.

– Наташ, поверь мне, – сказал серьезно, – всё не так легко и просто. Мы с Риткой долго не могли быть вместе. Всякое бывало – и ошибки, и обиды, и горести. А у тебя есть всё для счастья, даже больше, чем у других! Ты молода, здорова, умна, талантлива – и очень красива!

– Рита красивее… – слабо парировала Наташа.

– Вас нельзя сравнивать, вы разные. Но обе – просто прелесть! М-м… Не знаю, что тебе там нашептала Ритка, но я не читаю мысли без спросу…

– Я разрешаю… – девушка опустила ресницы, вспыхивая нервным румянцем.

Поглядывая на дорогу, я покачал головой.

– Пусть твои мысли останутся тайной, – выговорил мягко и с чувством. – Наташ… Пару слов тет-а-тет. М-м?

– Угу…

– Я никогда не смеюсь над девушками. А если порой сбиваюсь на шутейный тон, то лишь для того, чтобы не выдать своего истинного отношения…

Наташа приподняла опущенную голову.

– Я… нравлюсь тебе?!

– Ну, вот! – я удовлетворенно хмыкнул. – Говорил же, что умница! Да, Наташенька, ты мне очень нравишься. Просто… как бы это выразиться поэтичней… или техничней… М-м… В душе вовремя срабатывает предохранитель – мое чувство к жене. Я ни за что не обижу Риту, не предам снова…