Таково было наше с Рымарем твердое мнение. Прибыло первое пополнение. Я долго ходил среди томившихся в ожидании людей, заговаривал, то с одним, то с другим. Наконец отвел в сторону одного паренька. Едва заговорил с ним о разведке, он так и вспыхнул, доверчивые карие глаза на открытом, смуглом лице загорелись. "Да, конечно, он очень хочет в разведку, мечтал об этом".

– Как фамилия, откуда?

– Виктор Ефанов, из Москвы.

– Ого! Значит, земляки. Пошли поговорим. Мой помощник тоже отобрал одного новобранца с Урала, Петю Шилова. Когда мы уже уходили, подбежал еще один новобранец.

– Товарищ лейтенант, вы разведчиков набираете, запишите меня - Федотов Николай.

Мы взглянули на него. В распахе ворота виднелась тельняшка, да и вообще он показался на вид каким-то разболтанным.

– Нет, не нужно.

– Товарищ лейтенант!..

Вскоре в полк прибыли радисты. Мы и тут не прозевали. Я сразу высмотрел чернобрового юношу с очень правильными, располагающими к себе чертами лица. Худой, высокий, в короткой не по росту гимнастерке, он был заметен среди остальных радистов. И хотя юноша этот мне понравился сразу, я все-таки и его спросил, хочет ли он в разведку.

– Хочу, товарищ лейтенант, - ответил он коротко. Я тут же узнал, что Юрий Черепанов - москвич, окончил десятилетку, очень любит рисовать. Это мне было на руку. Документация, разведывательные схемы панорамы местности требовали художественного исполнения. Вместе с Черепановым мы взяли во взвод еще трех положенных по штату радистов.

За несколько дней взвод был укомплектован. Вечером я сидел в маленькой комнатке, служившей канцелярией батареи, и в который уже раз просматривал список своего подразделения, когда вошли два командира. Они отрекомендовались:

– Лейтенант Васильев.

– Политрук Чепок.

Командир и политрук батареи прибыли.

Васильев - широкоплечий, плотный. Русые, гладко зачесанные волосы. Правильные черты лица. Хитроватый взгляд веселых серых глаз. Чепок долговязый, с впалой грудью и длинной шеей. Заметно, что близорукий. Знакомясь, характерно прищуривался.

Обоим им было лет по тридцать с чем-нибудь.

Мне они понравились, несмотря на несколько мешковато сидевшее обмундирование. Это же понятно - прибыли из резерва и только что переоделись в военную форму. Главное, что знакомясь, они разговаривали очень просто, без всякой заносчивости. Подкупала в командире и политруке батареи спокойная уверенность в себе. Такие и с тебя спросят в полной мере, но уж когда понадобится, то и поддержат. До войны Васильев преподавал литературу, Чепок историю.

Еще больше они понравились Жене Богаченко. Он без устали говорил о прибывших командире и политруке.

– Оба - учителя. Как ты думаешь, это ничего, что они не кадровые?

Себя Женя, видимо, считал кадровым.

– А Васильев заботливый. Сразу спросил меня: трудно ли работать с подчиненными. "Не робей, воробей", - сказал.

– Ты и есть воробей.

Но Женя с каждым днем чувствовал себя все увереннее. Его даже не задело это сравнение с несолидной птичкой.

– А политрук Чепок, видимо, очень добродушный. Улыбается все время, со всеми за руку здоровается. Чего он такой худой? Не больной? Как ты думаешь?

– Больных в армию не призывают.
– Женька начинал надоедать.
– Сходил бы посмотрел: не привезли ли еще чего из имущества.

В этот день формирование подвигалось очень быстро. В артпарк встали боевые машины полка. И туда сразу же потянулись солдаты и командиры. Огневики приступили к изучению матчасти, сколачивали расчеты.

Повезло Богаченко, что ли, но у него подобрались очень хорошие командиры орудий. Примерно лет по тридцать каждому. Все из запаса, они, тем не менее, чувствовали себя возле установок, как рыба в воде. Особенно понравились мне Кобзев, Гребенщиков, Меринков. А у меня во взводе все птенцы - на год моложе своего взводного.

Но в учебе мы огневикам не уступали и за короткие дни формирования научились обращаться со своим личным оружием, с приборами, познакомились с уставами и, конечно, позанимались необходимой для новобранцев строевой подготовкой.

На первом же занятии по строевой подготовке вскрылся, с моей точки зрения, серьезный недостаток у Рымаря, как командира - все команды он подавал ровным негромким голосом, а ведь команда должна звучать.

Я сразу же отвел его в сторону и довольно строго начал пояснять, каким должен быть командирский голос. Рымарь стушевался, пытался отмолчаться, а потом вдруг неожиданно выпалил, что на швейной фабрике, где он работал до армии, кричали только женщины, а немногочисленные мужчины говорили негромко и солидно.

– Надеюсь, товарищ гвардии лейтенант, что на наших ребят вообще не потребуется повышать голос, - заключил он горячо.

– Фабрика есть фабрика, а строй есть строй!
– сказал я резко, но сразу же сообразил, что так ему вряд ли что докажешь. Наконец мы пришли к соглашению, что - команды нужно отдавать отчетливо и громко, а на занятиях в беседах с людьми желателен спокойный, даже задушевный тон.

Формирование подошло к концу. Ждали вручения гвардейского знамени. Как правило, получив знамя, часть в тот же день убывала на фронт.