Вопрос первый: сколько телефонного кабеля было оставлено вами под Красной Поляной?

– Кабель у нас весь в наличии, даже лишнего - катушка есть.

– Это вы где-то в стрелковой части достали. Я вас спрашиваю о том кабеле, который был вами брошен в районе Красной Поляны, - смотря мне прямо в лицо, как-то вкрадчиво сказал Чупиков.

– ...пять катушек...

– Также поступили сведения, - сказал дальше Чупиков, - об утере бинокля, взамен которого вы представили трофейный.

Тут я сразу понял, кто ему все эти сведения предоставил. Бурундуков, неизвестно за что ополчившийся на меня. Но где же было взять отечественный, раз утеряли...

– Трофейный - цейсовский, десятикратный, - только и нашелся я что сказать.

Затем он спросил, почему я по прибытии на высоту 120.0 не установил связь с находившимся в Красной Поляне гвардии лейтенантом Будкиным, - начальником разведки дивизиона, и почему покинул высоту, не попытавшись оказать помощь Будкину?

Здесь Чупиков расспрашивал особенно тщательно. У меня даже сложилось впечатление, что он вообще удивлен, как это мы остались целы, когда другие разведчики погибли.

Вопросов было очень много и все они с неопровержимой силой доказывали, что я действовал под Красной Поляной нерешительно, да и вообще оказался просто трусом и плохим командиром.

В заключение старший уполномоченный предложил подписать материал.

Не имел я никогда дела с подобными вещами и расписался на каждом листе в отдельности.

Вышел я от уполномоченного совершенно подавленный. Понуро добрел до берега Бузулука.

Разом рухнули, провалились все мечты. Ведь героем мечтал стать. Комсомолец - и трус! Как же теперь людям в глаза смотреть? Что же теперь будет?.. Из гвардии откомандируют?.. И как все нелепо получилось! Как нужно было действовать? Ссутулясь, я сидел на высоком берегу Бузулука и смотрел на воду, игравшую солнечными бликами.

Здесь и разыскал меня Иван Комаров. Он присел рядом. Долго молчал, а потом сказал, что недавно побывал у уполномоченного. По делу о потоплении машин. Только, кажется, в качестве свидетеля. С кем я мог поделиться бедой, как не с Комаровым? Я рассказал ему обо всем, в чем меня обвиняли.

– Ну, это точно дело рук Бурундукова!
– убежденно сказал Иван.
– Вот же гад! Испугался, как бы ему не попало, и давай валить на других.

Совсем неожиданно Комаров спросил:

"Ну Будкину помочь, я понимаю, ты никак не мог. А кабель? Неужели нельзя было смотать?"

Даже он засомневался.

Немного погодя появился Богаченко. Присел рядом, но так и не заговорил, в конце концов поднялся и ушел. А вскоре подошел Чепок. Он лишь заглянул нам в лица и принялся расхаживать по берегу. Потом, обронив не очень твердо: "Все будет хорошо!" - тоже ушел.

Ночь спустилась, а мы все сидели на берегу...

Все эти дни я не находил себе покоя. Мысль, что не сегодня - завтра придется мне расстаться и со своими разведчиками, и с полком, угнетала страшно. Не по себе было и ребятам из-за того, что все так получилось.

И вот, кажется, эта минута настала. Меня вызвали к командиру полка.

Нетвердыми шагами я направился к штабу.

– Старшим уполномоченным особого отдела оформлен материал на откомандирование вас из гвардии, - Виниченко скользнул глазами по лежавшей на столе серо-голубой папке личного дела.
– Правильность следствия подтверждают ваши подписи...

И вдруг я впервые увидел, что командир полка может улыбаться.

– Под Красной Поляной и Синичкино ваша батарея сорвала наступательные действия немцев, уничтожив при этом их значительные силы. В этом и ваша прямая заслуга. Кроме того, я лично очень высоко ценю ваши решительные действия при переправе полка у Коротояка... Значит, поставим на этом крест, - он положил руку на папку.
– Я даже не собираюсь отзывать оформленный на вас наградной материал. Есть что-нибудь ко мне?

– Спасибо!
– сам не свой я вышел из кабинета. В тот же день был подписан приказ о назначении меня начальником разведки дивизиона. Иван Комаров принял батарею Баранова, переведенного во второй дивизион начальником штаба.

Глава четвертая. Под Ржевом

После всего пережитого за это короткое время я снова дома. Юрка и мать с приходом весны выглядели куда лучше. Посвежели и повеселели. С радостью смотрели они на меня, живого и невредимого.

Хотя и немножко, но все-таки я привез гостинцев. Все, что успел скопить, когда узнал о предстоящем возвращении полка в Москву. Сухари, несколько пачек пшенного концентрата, печенье, масло из офицерского доппайка и три банки чудом уцелевших крабов. Все это, вместе взятое, выглядело очень солидно.

Юрка не сводил глаз с моей новенькой, сияющей эмалью "Красной Звезды". Брат-орденоносец. Юрка не выпускал из рук мою орденскую книжку и, в который уже раз перечислял орденские привилегии, которыми теперь я буду пользоваться. Особенно его восхищал бесплатный проезд в трамваях. "Эх, мне бы так!" - без конца говорил он, хотя, насколько мне было известно, он никогда не брал билета. Все его сверстники из Замоскворечья предпочитали устраиваться на подножках.

Сходили с Юркой в кино. Администратор кинотеатра "Заря", посмотрев в окошечко на орден, без звука протянула два билета. После сеанса побродили по Пятницкой, но так никого и не встретили из знакомых ребят.