Душевный мир невозмутимого Гаргантюа перевернулся. Он принялся наводить «образцовый» порядок в своем образцовом притоне. Открыл все доходные заведения, запустил все трамвайчики, увеличил подачу воды в жилые районы, навел лоск на улицах, запретил драки в барах и дуэли в переулках, переодел своих доморощенных фараонов в гражданскую одежду. Город-притон заблестел чистотой и укротил пагубные нравы за обещание их «распустить», ежели население согласится потерпеть пристойную жизнь хотя бы две недели.

В один прекрасный день Цезарь Шантеклер пришвартовал свою яхту-одиночку на празднично украшенном терминале. Традиционный пир в консульстве прошел со всем великолепием и помпой, на какие только мог замахнуться изощренный бургомистр.

Цезарь Шантеклер оказался очень забавным человеком с отличным чувством юмора, в котором, собственно, почти никто ничего не понял, кроме пресловутой, хотя и потерявшей актуальность в глазах Гаргантюа компании: новоиспеченного проповедника Дамиана Гомера, его друзей Дария Скилура, Терцинии Вальехо, Одиссея-Киклопа, его сына Гулливера-Черепка и «осевшего» в притоне утильщика мэтра Флориана.

Цезарь Шантеклер очень заинтересовался этой оригинальной компанией и изъявил желание устроиться на несколько дней в ту же гостиницу, где господа расквартировались. Бургомистр не возражал, но на всякий случай велел своим агентам вести тщательное наблюдение за всей семеркой, окончательно не сняв подозрения ни с кого.

Уже через несколько часов после пира и отдыха Цезарь Шантеклер встретился в своих апартаментах с компанией избранников. Гильгамеш решил, что откроет свое «истинное лицо» и постарается приобрести в их лице так необходимую ему поддержку. Конечно, и в этом поступке был риск, но действовать в одиночку здесь, в притоне самых отъявленных авантюристов, изгоев и пиратов, тем более было рискованно.

Цезарь Шантеклер объяснился кратко:

— Я не тот, за кого себя выдал. Я Гильгамеш, шут Королевского Двора. Мало кто знает, что также ученый-нейрохимик, один из подпольщиков, отказавшихся принять Великий Приговор. Работа, которой я занимался, привела меня к успеху: я открыл величайший психотропный препарат. Он перевернет представления человека о его возможностях и восприятии времени. Мне нужно завершить мои исследования… Много лет назад здесь, на Второй Луне Пестрой Мары, была создана тайная лаборатория, доступ к которой знали единицы. Я вырвался из лап Лобсанга Пуритрама и бежал сюда, выдав себя за одиозного Цезаря Шантеклера, приняв его внешность, благодаря своей уникальной маске, которую весьма трудно отличить от живого лица… Сулла Мануситха вручил мне перстень-ключ от подземной лаборатории. Если мы объединимся с вами, то сможем возродить надежду для всего нашего несчастного человечества. Согласны ли вы объединиться со мной и помочь мне открыть тайную лабораторию?

Ответ Гомера был таков:

— Ваше искусство перевоплощения достойно аплодисментов, и все мои друзья согласятся с этим. Мы согласны участвовать в открытии лаборатории, но вы неправы, если думаете, что в нашем пока еще не устоявшемся союзе полное взаимопонимание… Мы достаточно разные люди, и каждый имеет свой план действий. Я предлагаю вам партнерство, уважаемый Гильгамеш. Я также предлагаю посвятить в наши планы бургомистра Гаргантюа и все население города-притона. Эти отчаянные головы, эти изгои со всех планет, пираты, проститутки, воры и мошенники — вот настоящий союз тех, кто будет возвращать надежду несчастному, как вы сказали, человечеству. И какому сценарию при этом суждено сбыться, мы с вами увидим, не так ли, господин нейрохимик?.. Но, скорей всего, нам предстоит стать свидетелями сценария господа Бога и никого другого…

— Вы верите в Бога, господин Гомер? Не назовете ли его имя?

— Его имя между вашим и моим. Между мной и Дарием Скилуром, между вами и мэтром Флорианом, между Одиссеем-Киклопом и Терцинией… Его имя, как и его место, всегда между нами, так я думаю.

— Вот, значит, какой вы путь избрали — проповедь…

— Не только проповедь.

— Знаете, когда я был шутом и развлекал всю элиту Королевского Двора, я был неприкосновенной персоной. Я мог передразнивать любого сановника, мог говорить все что я думаю и не думать о последствиях… За проповедь придется отвечать, господин Гомер!

— Если, как я уже сказал, понимать, что Бог между нами, я буду готов отвечать за каждую изреченную мысль!

— В таком случае мне нравится ваша проповедь, господин Гомер. Она мне по душе. Остается только донести ее до всего остального человечества. Другого пути ведь нет?

На этот последний вопрос Гильгамеша Гомер не ответил. Ответ содержался в вопросе.

Любопытным итогом этой встречи явилось то, что спустя примерно полчаса в дверь апартаментов Лжецезаря Шантеклера постучался и вошел никем не званный бургомистр города-притона. Лицо Рыжего Гаргантюа сияло восторгом и облегчением. Он, естественно, подслушивал разговор, не мог отказать себе в традиционном удовольствии. Уж так повелось. А иначе как бы тогда осуществилась его заветная мечта. Он был счастлив от того, что знает, что кто-то знает о нахождении в притоне тайной лаборатории, и теперь он сам и его благословенный подземный город в распоряжении таких великих вдохновенных людей…

На следующий день в одной из заброшенных шахт города Гильгамеш с помощью перстня-ключа, подаренного ему Суллой Мануситхой, отодвинул целую скалу, открыв въезд в туннель, ведущий в тайную лабораторию. Лаборатория, кроме прочего, имела свой собственный лифтовой терминал выхода на поверхность спутника Пестрой Мары в восьми километрах от таких же терминалов притона.

***

Конструкторы кораблей типа тяжелой каравеллы, настоящих межзвездных ковчегов, рассчитали все возможные ситуации для своих гениальных детищ, все, кроме одной: звездолеты не рассчитывались на прямое приземление на какой-либо гипотетической планете, вернее говоря, такое приземление если бы и осуществилось, то только единственный раз, поскольку мощности автономных антигравов хватило бы только на один этот раз.