Гаргантюа давно знал, что в его подземном притоне есть некая спецзона, в которую не пробился еще ни один из его «псов», и даже клятые и тертые разведчики, которых он пытался нанять на службу, с этой миссией не справились.

Такое соседство всегда вызывало у Гаргантюа некоторое чувство назойливого дискомфорта. Выходило, что он здесь хозяин, но как бы и не хозяин… То есть хозяин до поры до времени, а есть еще кто-то, для которого он, Гаргантюа, сущая сявка. Чувство это обострилось на фоне Великого Приговора во много крат, и все последние восемь лет стремление разгадать проклятую тайну спецзоны стало для «начальника крыс» навязчивой идеей.

Действовать каким-то другим способом, например подорвать закрытые туннели, Гаргантюа боялся. Но страх этот постепенно улетучивался, и где-то в тайной канцелярии своей души рыжий бургомистр уже подумывал о такой возможности, даже запланировал время закладки зарядов — за несколько часов до начала Великого Приговора.

Пока что было время и можно было продолжать игру, устраивать слежки, попросту выпасать свой и без того нелегкий народец. Что же до чужаков и новых, так сказать, посетителей — им уделялось первостатейное внимание.

Гаргантюа был щедр. Консульство его представляло собой не что иное как пиршественный зал, где гостей усаживали за длинный стол и отменно угощали, тайно записывая все без исключения разговоры, снимали все телодвижения, перемещения, фиксировали и анализировали все, включая мимику, жесты.

Корабли гостей, пока они собеседовали и гурманствовали в пиршественном зале, перетряхивали до последнего микрочипа памяти, до последнего рулона туалетной бумаги, на которой могли, к примеру, быть записаны какие-нибудь секретные инструкции, касающиеся спецзоны.

Прилет столь значительных гостей: мэтра Флориана, Одиссея-Киклопа и его сына Гулливера-Черепка с командой головорезов и еще трех весьма опекаемых персон, чьи имена были объявлены заранее, — ровным счетом ничего не объяснял бургомистру, однако он понял дело так, что вокруг этих персон вьется какая-то интрига, едва ли не главная на встрече.

Гаргантюа приказал накрыть стол на двадцать персон. Для обслуги нагнал отборных девиц из борделей притона, шепнул начальнику своей тайной службы включить все скрытые камеры и, как полагалось, возглавил пир…

— Консульство моего скромного города-государства приветствует вас, господа промышленники и дельцы вольного космоса! Ваш визит честь для меня, и я хотел бы, чтобы все вы чувствовали себя непринужденно, отбросили печальные мысли нашего времени и порадовали доброе сердце Гаргантюа вашими речами, поделились со мной своими планами и приняли, если того пожелаете, гостеприимство нашего города на любое время. Располагайте всем, чем располагаю я, господа! Ваши дракары и фрегаты будут находиться в подземных спусковых шахтах и обслуживаться при необходимости лучшим персоналом киберов-технарей, проданных нам уважаемыми утильщиками нашей планеты-матери, нашей любимой Пестрой Мары. Именно она, наша планета-матерь, предоставила нам статус нейтральной территории еще пятьдесят лет назад в бытность моего предшественника Хосе Палладина. Хосе почитался за великого подвижника, хранителя кодекса вольного космоса и всех заповедей мудрых утильщиков, наших благодетелей и добрых отцов! Увы, я лишь его бледная тень, но все же я, как и он, всегда гордился союзом между отважными пиратами и Гильдией утильщиков — подлинных творцов прогресса нашей системы! Мой первый тост, господа, за них, за утильщиков Пестрой Мары! За вас, мэтр Флориан!

— Чертова гибель первоклассной жратвы! — шепнул под принятие первого тоста Дарий Скилур Терцинии, сидевшей напротив. — Откуда это у них?

— Лучше спроси о том, кто мы здесь: пленники или гости?

— Тебе не хватает лучемета, зажатого между коленками?

— О какой из двух моделей ты говоришь, дорогой?

Дарий Скилур подавил смех, впиваясь зубами в баранью лопатку.

Дамиан Гомер сидел напротив Одиссея-Киклопа. Гулливер-Черепок — напротив мэтра Флориана. Все переглядывались. Ели с аппетитом. Полуодетые татуированные поджарые девицы разливали вино из старинных бурдюков, виляли задами и задавали несколько иное настроение остальной части пирующих — капитанам и бомбардирам дракаров, а также нескольким приглашенным гражданам — завсегдатаям притона.

— Моя бригада в экипировке смотрелась бы здесь гораздо лучше, чем эти проститутки! — язвительно заметила Терциния, придав себе боевой вид. Реплика повисла в воздухе, но все ближайшее окружение посмотрело на Терцинию с уважением.

— Разрази меня плазма! — воскликнул Одиссей-Киклоп, хлопнув в ладоши. Глаз за стеклом его неразлучного монокля словно бы прилип к стеклу и увеличился вдвое. — Дамиан, друг мой, нам так еще и не представилась возможность поговорить по душам. Мой сынок, мой Черепок, смотрит на тебя как на диво. Уж ты прости своего бывшего капитана… Наши дороги давно разошлись. Ты стал цивильным человеком и женился, я слышал… У тебя есть дом на Снежной Ладе… Я бы соврал, если бы не сказал, что тебе повезло больше, чем кому-либо из бывших контрабандистов. И все же, все же, сейчас и твоя удача уравнялась с удачей любого из этих парней, то есть она превратилась в нуль…

Я уже говорил мэтру Флориану: жизнь без надежды как слепая старуха-поводырь… К чему это я? Ах да! Назови мне, старому бродяге, причину, по которой я не буду иметь морального права реквизировать твой фрегат, который так нужен мне сейчас, мне и всей моей братве, желающей спасти свои шкуры! Между прочим, мой сынок, мой Черепок, рисковал ради тебя своей жизнью…

Гомер отпил вина из дорогого, инкрустированного самоцветами кубка, промокнул губы накрахмаленной салфеткой.

— Твой сын рисковал жизнью не ради меня, а ради своей добычи. Ради нее он готов был схлестнуться с патрульными перехватчиками, но одержал моральный перевес, выждав, пока те ретировались. Так точней, Оди.