Как мама с тётей Мариной познакомились, точно не известно, но они обе медики. Наверно это произошло на какой-то городской конференции врачей. Удивительно другое. Как они, столь разные по характеру женщины, вообще смогли подружиться?

Дружба наших мам принесла им обеим ощутимую практическую пользу. Работа моей мамы связана с очень частыми командировками по области и Чукотке. После смерти папы у неё остались только две возможности, если ей необходимо было уехать в командировку: либо отдавать меня в так называемую круглосуточную группу, либо менять профессию. Профессию врача бактериолога областной санэпидстанции она менять не хотела, поэтому мне несколько раз довелось пожить в такой группе при детском садике.

Тётя Марина решала эту проблему по-другому. В Шанхае у неё оставалась подруга, которой она при нужде могла на несколько дней сбросить на руки своих девочек.

После того как наши мамы познакомились и подружились, им стало значительно легче. Мы жили в соседних домах, ходили в один детский садик. Какая разница — одного или трёх ребятишек отвести утром в детский сад и вечером забрать оттуда?…

Надюшка считала меня очень смелым, потому что вернувшись ночью из туалета, я не заворачивался в одеяло с головой и таким образом делался лёгкой добычей для всяких чудовищ, появляющихся, как известно, когда в комнате выключается свет. В нашей с мамой квартире чудовищ не было. Я знал это точно, потому что однажды ночью проверил с карманным фонариком все укромные места, где, как я полагал, они могли скрываться.

В квартире у тёти Марины дело обстояло совершенно по-другому. Надюшка уверяла нас с Наташей, что видела их собственными глазами. После этого разговора, я на всякий случай принёс из дома свою пластмассовую саблю. Интересно, почему моя сабля была сделана из пластмассы зелёного цвета? Что хотели этим сказать те, кто её придумал и сделал?

Сабля добавила уверенности не только мне, но и девочкам. Она лежала на тумбочке в изголовье кровати, на которой мы с Надюшкой спали, и любой из нас троих мог взять её, если нужно было ночью сбегать в туалет. Мы все так и поступали пока однажды ночью…

Той ночью меня разбудила Надюшка. Она стояла возле кровати, держа саблю в левой руке, а правой толкая меня в плечо. При этом она старалась не поворачиваться боком или спиной к обеденному столу. Дрожащим шёпотом она сказала:

— Саш, я взяла саблю, а оно не уходит. Смотрит на меня….
– и показала саблей в сторону стула, стоящего рядом со столом спинкой к окну. — Я очень сикать хочу!… Давай вместе сходим, а? Я одна боюсь…

Я поднялся с кровати, забрал у Надюшки саблю, взял её за руку, и мы по большой дуге начали боком обходить стол. В темноте я вижу лучше, чем она, поэтому быстро понял, что чудовище, это Надюшкино платье, которое она впопыхах бросила на спинку стула. Оно топорщилось и со стороны кровати действительно выглядело, как уродливая голова с небольшими рожками.

Подойдя ближе, я потыкал платье саблей и сообщил ей, что это никакое не чудовище. Надюшка, не задумываясь, ответила, что она и сама уже видит, но это ничего не значит. Чудовище, мол, перебралось под стол и теперь смотрит оттуда.

Я потыкал саблей под столом, покрытом скатертью, но оттуда тоже никто не вылез. Надюшка стояла рядом и переминалась с ноги на ногу. Долго она не выдержала. Потянула меня за руку, и мы, окончательно обогнув стол, отправились в коридор, куда выходит дверь ванной комнаты. Лишь когда я включил свет в ванной, Надюшка повеселела и юркнула внутрь, шёпотом попросив меня подождать её в коридоре.

Когда мы благополучно, не съеденные и даже не покусанные, вернулись в постель, Надюшка первым делом переложила свою подушку. До этого тётя Марина стелила нам «валетом». Надюшка бросила свою подушку рядом с моей, улеглась и доверчиво прижалась ко мне.

С того дня моей обязанностью стало сопровождать её по ночам в туалет и обратно. Взамен Надюшка подарила мне свою дружбу, чему я был очень рад, потому что она мне очень нравилась.

***

Когда прозвенел звонок с последнего урока, после которого в дверях класса образовалась неизбежная, как восход солнца, пробка из мальчишек, спешащих первыми попасть в гардероб и смыться из школы по важным и совершенно неотложным делам, Ирина Васильевна пальцем поманила к себе Сашу и напомнила ему, что сегодня пятница и по уговору он должен предъявить ей свой дневник.

Надюшка, держа за шиворот малорослого Мишу Смирнова, загоняла его пинками внутрь этой кучи, увеличивая тем и без того царивший там хаос. Она весело поглядывала на Сашу, ожидая, когда тот освободится и сможет принять участие в этом ежедневном развлечении.

Крикнув Надюшке, что его оставили, и чтобы она шла домой одна, Саша добавил:

— Только дождись, когда бандерлоги вырвутся на волю! Растопчут! Пропадёшь ни за грош!

Он отвернулся, обречённо вздохнул, порылся в портфеле, подал Ирине Васильевне свой дневник, после чего уселся напротив за первую парту, покорно ожидая, что его вчерашняя запись будет прочитана, он будет признан не состоявшимся, как писатель, и сделка будет расторгнута.

Как ни странно, но Ирине Васильевне понравилось. Она даже сказала напоследок:

— Ну что ж, я тобой довольна. Молодец! Продолжай в том же духе! В этот раз я тебе тему задавать не буду. Попробуй оглядеться вокруг. Наверняка рядом с тобой происходят интересные вещи. Если не увидишь ничего, попробуй описать что-нибудь, что тебя волнует. Ты, главное, пиши! Всё равно о чём. Чем больше и чаще ты будешь писать, тем легче тебе это будет впредь даваться и лучше получаться.

О войне и сиськах