На все деньги они с друзьями купили себе много-много всякого крепкого алкоголя.

Виски там, ром и так далее. Целый месяц они безвылазно сидели на этой самой даче и бухали в режиме non stop.

За день до приезда родителей они прекратили свою оргию, прибрали дом и разъехались по домам.

Родители вернулись и ничего особенного поначалу не заметили. А на следующий день у Черныша началась белая горячка…

Это была первая в его жизни белочка. И далеко не последняя. Во второй раз это с ним случилось на осенних каникулах в том же 2015 году.

Тогда, собственно, он и стал Водочным генералом.

На сей раз попойка продолжалась всего неделю. Далее последовал резкий выход из запоя, а за ним – белая горячка. В школу он пойти в таком состоянии, разумеется, не мог. Вестей от него тоже никаких не было, а потому тоня отправила к нему домой целую делегацию из семи человек.

Взору этих счастливцев предстала весьма забавная картина.

Лазаренко, одетый лишь в семейные трусы и майку-алкоголичку, с невероятно важным видом расхаживал туда-сюда вдоль целиком заставленного пустыми бутылками письменного стола, бормотал и напевал себе что-то под нос, периодически разражаясь жутким безумным хихиканьем, он вращал глазами и никого, казалось, не видел.

В один момент он остановился и заорал во всё горло, уставившись на стоящие на столе бутылки: «Ро-о-ота-а-а! На-а-апра-а-аво-о-о! Ша-а-агом ма-а-арш!». И сам начал маршировать.

После этого случая его и прозвали Водочным генералом.

Да, Лазаренко крут, конечно, но был ведь у нас ещё и Губкин.

О нём я уже писал раньше, но проникновенный рассказ Юлии Николаевны о том, как он назюганился (люблю это слово!) и заснул на козле, – не может выразить всей сущности этого человека.

Трезвым он, насколько я помню, не бывал никогда.

Ну, в шестом классе может ещё и бывал иногда, – но потом уже точно нет. Он пил всегда, он пил везде, он пил при любом удобном случае. Он даже во время урока частенько умудрялся хлебнуть.

Губкин любил повторять: «Трезвость – это мерзость!».

Должен сказать, мне чуток жалко его. Уже в шестом классе он вечно ходил с опухшим и красным лицом. Глаза его всегда были тусклые и масляные, какие-то стеклянные и абсолютно пустые. В седьмом классе у него стало болеть сердце, начали проявляться первые симптомы диабета и развилась подагра. Он мучился от одышки, ему трудно было встать утром с постели, постоянно болела голова, мучили гастрит и язва.

Скончался этот толстяк, надо сказать, весьма курьёзным образом.

Случилось это в январе 2016-го. Не помню точно, в какой день.

А дело было вот как.

На новогодних каникулах наши школьные пьяницы решили собраться у кого-нибудь и устроить оргию.

Лазаренко в это время ещё не отошёл толком от второго в своей жизни делириума, а его родители теперь наотрез отказывались оставлять сына без присмотра даже на полчаса. При этом они строжайше запретили ему бухать, что очень расстраивало Черныша и вгоняло его в глубокую депрессию.

Собрались поэтому не в полном составе на квартире у Саши Румянцева.

Мальчишка этот был хороший. Ростом он вышел, хотя и не великим, – так, средненький. Что толстый, не скажешь, но животик имеется, притом заметный, и вообще фигура неспортивная, сутуловат немного. Лицо треугольное, сужается книзу, подбородок закруглён, волосы светло-русые, щёки пухлые. Нос у него был маленький, размерам лица совершенно не соответствовавший, чуть вздёрнутый и почти всегда немного красный у кончика, что свидетельствовало о пристрастии к вину. Лицо его было подвержено едва заметным со стороны нервным тикам.

Так, он постоянно шмыгал то одной ноздрёй, то другой. Это придавало ему несколько вороватый вид и делало похожим на стереотипного жулика из одесской подворотни. Глаза у него всегда были полупьяные, а взгляд – жирный. Да и вообще выражение лица у него было почти всегда самодовольное и глумливое.

Одевался Румянцев довольно изысканно. Этим он отличался от Губкина, зимой ходившего в потёртых засаленных джинсах и колючих свитерах, а летом разгуливавшего по всему району в потной и вонючей майке-алкоголичке и никогда не знавших стирки шортах, которые больше походили на трусы. Не был он похож и на Лазаренко, вечно щеголявшего в чистых, но едва налезающих на его обширное седалище джинсах и плотно обтягивающей его торчащий мамон жёлтой футболке.

Да, Сашка в отличии от этих любил одеваться красиво.

Он вечно ходил в дорогих узких кроссовках на толстой белой подошве, чёрных брюках-галифе и белых шёлковых рубашках с серебряными пуговицами, которые он всегда носил навыпуск.

Эх, элегантный был юноша!

А все эти его томные и ленивые движения, вымученные и чрезмерные манеры, плавная, практически бархатная речь и нежный. Чуть заливистый медовый голос, заметная даже на его довольно смуглом лице бледность, – всё это делало его похожим на прожигающего жизнь отпрыска какого-нибудь вконец выродившегося дворянского рода из Южной Европы.