Это смешно.

Но было у Геббельса и одно стратегическое правило, замечательно усвоенное мной.

Правило это очень простое: всегда говори то, что аудитория хочет услышать, и так, как она хочет это услышать.

А моя аудитория только и хотела, чтоб ей рассказывали о рептилоидах и древних русах, о жутких сексуальных мистериях древности и о современных сектантских оргиях, о том, как продать душу дьяволу, и о том, что учителя – плохие.

Притом рассказывать обо всём этом надо было весело, задорно, пересыпая речь всякими солёными шутками и сопровождая её подробнейшими описаниями самого гнусного и омерзительного разврата. Что я, собственно, и делал.

О том, к каким последствиям привело моё потакание вкусам и настроениям толпы, вы ещё прочитаете.

Это сейчас даже я сам малость ужасаюсь и удивляюсь тому, как же это так всё вышло. А тогда я стремительно превращался в демагога и краснобая.

И мне это нравилось.

Впрочем, читал я не только учебники о том, как стать профессиональным гуру для леммингов. Я ведь хотел быть образованным человеком и стремился к этому. Много читал по философии, истории, филологии. В основном классику, конечно. Гегель, Маркс, Ницше, Гиббон, Тойнби, Бахтин, Пропп и многие другие. Здесь, однако, тоже был выраженный утилитаризм.

Я тогда считал, что философия – это пропаганда для интеллигенции. Во многом я и сейчас так считаю.

Историю и филологию я, понятное дело, считал просто жалкими рабынями идеологии.

Изучал я потому сии дисциплины весьма оригинальным способом. Я прочитывал какую-нибудь книгу, основной смысл пропускал мимо ушей, но зато выучивал оттуда гигантское количество цитат. Этими цитатами я впоследствии сыпал по случаю и без, жутко их при этом искажая. Вот так я и стал учёным.

Художественную литературу я тогда читал мало.

Считал, что это всё пустая трата времени. Я считал, что это всё либо для масс, либо для салонной интеллигенции. Исключение я делал только для всякого рода политизированного художества. Но такую литературу я не считал в собственном смысле художественной. Для меня это была лишь пропаганда, прикрытая фиговым листочком художественности.

Впрочем, даже выспренным эпическим поэмам и пропитанным идеологией романам я отводил довольно жалкую роль пропаганды для самых тупых.

Лирическим же стихам о соловьях, природе и любви я вовсе отказывал в праве на существование. Как, собственно, и всей неполитизированной литературе.

Интеллигентские рассуждения о «чистом искусстве» и «долге писателя» я глубоко презирал.

Писатель – это просто идеологический работник и ничего больше.

Потом я, конечно, с величайшим трудом преодолел своё отвращение к художественной литературе и просто заставил себя её полюбить.

Но это было потом. А тогда из художки (меткое словечко!) читал я мало. Однако всё же читал.

Мне нравились «Похождения бравого солдата Швейка» (их, правда, я тогда воспринимал как прославление, а не осмеяние австрийской монархии), «Гаргантюа и Пантагрюэль» Рабле, «Жюстина», «Жюльетта» и «Философия в будуаре» де Сада.

Последние, кстати, вовсе не из-за их порнографического содержания. Эти сцены я из принципа пропускал. Мне больше вольнодумные рассуждения героев читать нравилось.

Из поэзии я тогда читал скандинавские саги (разумеется!), «Божественную комедию» Данте и «Фауста» Гёте. А ещё я любил «Жука-антисемита». О нём, кстати, речь ещё зайдёт дальше. Надеюсь, что зайдёт.

Если обстоятельства позволят.

Кратко о музыке. Слушал я тогда всякую военщину в основном. Немецкие марши, итальянские марши, японские марши…

Короче, вот эту всю браваду.

Я и сейчас все эти песни люблю, но тогда с них балдел вообще. Люблю я такую музыку, чтоб от неё спина сама распрямлялась, а ноги так и тянулись замаршировать.

Вот это я всё очень люблю, прям обожаю просто. Жить не могу без такой музыки.

Да, марши я тогда любил.

Многие из них наизусть выучивал и пел потом в школе. Чаще всего, разумеется, на уроках музыки, но кое-что там петь не давали, а потому это я пел на переменах. На музыке, надо сказать, петь мне запрещали только самую откровенную фашню, вроде песни власовцев.

Всё остальное (вплоть до «Хорста Весселя» на немецком языке) – разрешалось и даже приветствовалось.

Музыка у нас была раз в неделю, и каждую неделю я поэтому учил новую песню. Старался порадовать друзей. Многие из этих песен я помню наизусть до сих пор. Почти все они нравятся мне и сейчас. Такого рода композиций я слушал тогда очень много.

Всё, конечно, я тут вспоминать не буду, но избранные назвать стоит.

Это, разумеется, немецкие «Fridericus Rex», «Volk ans Gewehr», «Wenn die Soldaten», «Deutschlund du Land der Treue», «Funkerlied», «Vorw"arts! Vorw"arts!» и «Bomben auf Engeland», итальянские «Facetta nera», «Fiamme nere» и «Battaglioni della morte», французские «Libere toi, France», «La France bouge» и «La victoire est `a nous», испанские «Cara al sol» и «Mi general Augusto Pinochet», английские «Stand up and be counted» и «Rhodesians never die», а также португальская «Angola 'e nossa» и польская «Rota».