Посмотрел я вперёд да чуть в обморок от ужаса не свалился.

Стоит там кто-то под фонарём. Огромный такой, два метра с лишним. Но это вам не какой-нибудь там американский Слендермен. Этот был – косая сажень в плечах. Коренастый весь такой, но не толстый. В длинный плащ бежевый одет и шляпу. Шляпа на глаза надвинута, воротник поднят. Лица не разобрать. Стоит он, значит, на фонарь опершись. Боком ко мне стоит.

Я, значит, смотрю на него, смотрю, а он меня будто не видит. Так проходит минута, две… Колени у меня подгибаются и трясутся.

Вдруг этот гигант резко поворачивает свою огромную голову ко мне.

У меня, естественно, сердце в пятки ушло.

И тут дальний фонарь снова гаснет, а тот, под которым стою я, наоборот, зажигается.

Гиганта этого я, разумеется, теперь не вижу. Оно и понятно: он в темноте стоит. Зато он-то меня видит прекрасно.

В этот момент я услышал тяжёлые приближающиеся шаги и громкое прерывистое дыхание.

Тогда-то я и дал дёру. Не прошло и минуты, как я уже стоял у ДК Горбунова. Там я остановился перевести дух. Ну, отдышался чуть, отдышался, а потом приспичило мне вдруг обернуться. Посмотрел я, значит, в сторону сквера. Ничего не увидел, разумеется. Оно и понятно: темно там было, аки в бочке.

Шагов этих жутких я тоже не слышал.

Постоял так минуту, постоял… Решил уже было, что померещилось. Заново к скверику зашагал, а про себя ругаюсь: чего, мол, испугался-то, трус несчастный?

Подошёл уже вплотную к скверу, вот сейчас в кромешную темень шагну.

Тут по Новозаводской проехала машина. На мгновение свет фар залил улицу.

Крик застыл омерзительным комком у меня в горле.

На том конце сквера стоял, расставив ноги, этот самый гигант.

Пальто на нём, по всей видимости, уже не было. Казалось, он стоял голым.

Сначала он показался мне очень толстым, почти круглым. Овальным уж точно. Однако я очень быстро различил его стройную талию и широкие плечи. Округлым же он показался мне из-за поднимающихся со спины иголок. Он весь был покрыт иглами.

Чудовище смотрело прямо на меня. Едва вдалеке угас осветивший его на секунду свет фар, и скверик снова погрузился в темноту, как оттуда раздался жуткий утробный рёв: «Уви-и-иде-е-ел!».

Едва он затих, как я снова услыхал из темноты уже знакомые мне тяжелые шаги.

Я рванул с места что было мочи и бежал, бежал, бежал…

Я нёсся сквозь тёмную, совершенно свободную от фонарей часть парка, которой не коснулась ещё рука Собянина. Казалось, гигант дышит мне прямо в спину.

Ещё секунда – и он схватит меня.

Но не схватил. Я целым и невредимым выскочил на перекрёсток, а оттуда вернулся домой через улицу Барклая и Багратионовский проезд. Эти улицы были довольно оживлёнными. Тёмных и безлюдных переулков я избегал.

Вот такие у меня были трипы.

Собственно, этот реально произошедший со мной случай нашёл отражение в небольшой новелле «Сверкающие кокарды».

Там эта ситуация с некоторыми изменениями перенесена на главного героя – Егора Дронова. Фактически, это тот же Константин Воронин, только имя другое.

Впрочем, об этом моём сочинении мы ещё поговорим.

А сейчас расскажу-ка я лучше поподробнее о своих трипах.

В те годы я баловался всякими изменяющими сознание веществами.

Это, в принципе, естественно.

Любой себя уважающий школьник обязан через это пройти. Иначе он не школьник, а полная дрянь. В этом уж я убеждён совершенно. Запретив школярам баловаться наркотой – это всё равно, что запретить людям дышать. Всё равно будут. Они без этого жить не могут.

Поэтому-то одними из самых вредных, антиобщественных и опасных законов я полагаю законы антинаркотические.

Тот, кто запрещает школьникам бухать, курить траву и колоться – изверг, деспот и тиран. Такой человек, безусловно, заслуживает четвертования.

Поэтому все наши полицейские – это и не люди вовсе, а самые настоящие свинюки, как назвал их Николай Сосновский в своём переводе известной работы Хоффмана.

Вернёмся, однако, к делу. О свинстве нашей полиции мы с вами ещё поговорим. Если эта самая полиция меня тут не замочит раньше времени.

Итак, будучи двенадцати лет от роду я уже баловался наркотиками.

Но не думайте, что я был одним из тех, кого в нашей школе точно и по-народному метко называли объебосами.

Не-е-ет!