Такой ублюдок всегда говорит то, что от него хотят услышать. Ради выгоды он прикинется кем угодно.

Будет нужно, – и он притворится коммунистом. Обстановка изменится, – тотчас станет демократом или фашистом.

А знаешь, что во всём этом самое страшное?

А то, что он не просто прикидывается!

Понимаешь, настоящий правый реально верит во всё, во что ему в данный момент верить выгодно.

И тут, конечно, есть противоречие: ведь я говорила, что такой урод не верит решительно ни во что.

Увы, это всего-навсего риторическое преувеличение. На самом деле, конечно, не бывает таких людей, которые не верят ни во что. Все во что-нибудь да верят.

Вот и настоящий правый верит. В собственную выгоду он верит.

Это настоящий фанатик собственной выгоды. Ради бабок он поверит во что угодно.

Настоящий правый равнодушен к идеям лишь до тех пор, пока они не приносят выгоды. Но это ровно до того момента, пока сволочь не поймёт, что исповедовать определённые взгляды выгодно. Когда же этот момент настанет, – ублюдок тут же возгорится самым тем диким мракобесным фанатизмом, что сметает всё на своём пути, уничтожает всё живое, всё доброе, всё прекрасное, пока не остаётся ничего, решительно ничего, кроме одного лишь голого фанатизма.

Чубайс как-то говорил, что сам он верил в коммунизм года до восемьдесят девятого.

Здесь у меня нет оснований ему не верить.

Понимаешь, для того, чтобы быть настоящим правым – мало жрать людей. Надо жрать людей и при этом говорить, что ты это делаешь для их же собственного блага.

Впрочем, и этого недостаточно. Для того, чтобы стать настоящим правым, – нужно ещё и всей душой верить в то, что ты жрёшь людей для их же пользы.

Некоторые думают, что для того, чтобы стать настоящим правым, достаточно просто быть моральным уродом, продажной и беспринципной сволочью.

Это совсем не так!

Для того, чтобы сделаться настоящим правым, мало быть беспринципной сволочью. Нужно ещё искренне верить в то, что ты – ангел во плоти. Ну, или уж по крайней мере хороший человек.

Настоящие правые – это Жозеф Ваше и Тонька-пулемётчица.

Вот они какие, настоящие правые! Не то, что худосочные либертарианцы или обколотые наркотиками боны.

Так вот, ближе к делу.

Не надо тебе бросаться терминами, не знаю их подлинного смысла. Ты можешь попасть впросак.

Я, конечно, человек терпимый и могу закрыть глаза на подобные мелочи. Но если на моём месте оказалась бы менее толерантная Соня, – сейчас ты собирал бы собственные зубы с паркетного пола.

Будь осторожнее с подобными вещами.

Я, как ты понимаешь, – к настоящим правым не отношусь. И слава богу! Юлька тоже к ним не относится. И Антонина Александровна тоже.

Да, представь себе: несмотря на все усилия, нашей госпоже ещё очень далеко до своей знаменитой тезки.

Да что там! Даже Соня Барнаш к числу настоящих правых не относится!

Она, конечно, ебанутая на голову и отмороженная, но ей пока ещё очень многого не хватает. Она слишком честная. Она чрезмерно привердена принципам.

И хотя она это ото всех скрывает и страшно злится, когда ей об этом говорят, – на самом деле она всё ещё верит в любовь.

В нашей школе, насколько я знаю, есть только один человек, которого моджно назвать настоящим правым. Или, точнее, настоящей правой.

Разумеется, речь идёт про нашу добрую Нину Ивановну!

Боже, чтоб она сдохла!

Ладно, я всё сказала!

У-у-ух, как же я устала! Налей винца, дорогой!

Я налил полный бокал розового безалкогольного вина и подал его Свете. Она залпом выпила рубиновую жидкость.

После этого Солнцева тяжело вздохнула, потянулась немного, а после с чувством явного облегчения откинулась всем телом на мягкие подушки.

Мы с ней побеседовали ещё немного, а потом я пошёл домой.

Надо ли говорить, что домой я пошёл в состоянии глубокого шока?

Впрочем, шок этот был довольно приятным.

После всего этого я ещё долго обдумывал то, что услышал тогда от Юльки и Светы.

Конечно, приводить эти рассуждения здесь я не буду даже в самом конспективном виде.

Но кое-что сказать я всё-таки должен.

Когда Солнцева говорила, что все произносимые ею речи не имеют ничего общего с реальными планами девочек, – она была абсолютно права. Грядущие события это доказали.

Когда разговоры кончились, а дело дошло до настоящей политической практики, – эта последняя оказалась куда интереснее, чем все предшествующие разговоры о ней. Но об этом я расскажу позднее.