Вскоре после своего разговора с Соубелом и Сандерсом, а потом с Поллардом Маркэнд неожиданно очутился у телефона и сговорился с секретарем мистера Реннарда о свидании. Потом он очутился в приемной адвокатской конторы "Ломни, Реннард, Гилберт Стайн и Салливан", поразившей его толстыми коврами, комфортабельной мягкой мебелью, картинами в ярких тонах, похожей больше на роскошную гостиную жилого дома, чем на контору в деловом квартале. Он очутился перед человеком невысокого роста, поднявшимся из-за стола, за которым он сидел спиной к окну.

Реннард вышел навстречу и крепко сжал руку Маркэнда; оба пристально оглядели друг друга.
– Не обмяк, не усох, - подумал Реннард, - только стал значительно полнее, и волосы значительно короче.
– Маркэнд видел перед собой лицо старика (это в сорок пять-то лет), горящий сухой взгляд, усталые морщины под глазами, поредевшие волосы, большие залысины на лбу.

– Садитесь, Дэвид.
– Реннард не вернулся к своему столу, но придвинул кресло и сел рядом с Маркэндом.
– Вы ничуть не изменились!.. Ну, обо мне можете не говорить, я-то изменился, и как еще!..
– Глаза улыбались, лицо оставалось неподвижным как маска.
– Рад вас видеть, зачем бы вы ни пришли.

– Я пришел к вам по делу, Том. Но я тоже рад видеть вас.

– Я все о вас знаю. Ваша жена и дети здоровы, надеюсь?

– Да, благодарю вас. О вас я тоже знаю... кое-что. Сколько можно знать из газет.

– Что ж, я хотел быть юристом. Я и стал им. Вы никогда не знали точно, кем вы хотите быть, Дэвид.

– Это правда.

– Поэтому-то вы, наверное, достигли большего, чем я. В жизни мы всегда добиваемся того, чего хотим, чего хотим по-настоящему. У дураков все точно определено, и жизнь оставляет их в дураках, давая им лишь то, чего они хотят. Мудрецы не знают, что им нужно, и жизнь награждает их, давая им то, чего хочет она.

– Вы все тот же, Том.

– Циничен, как всегда. Но, как всегда, рад встрече с вами.

Вошла секретарша; Реннард взял у нее из рук пачку бумаг, прошел за свой стол, быстро пробежал их, сделал одну или две пометки, вернул секретарше.

– Прошу больше не прерывать меня, мисс Догерти. К телефону не подзывать. Когда позвонит мистер Казански, назначьте ему на послезавтра. Он будет просить на сегодня. Не уступайте. Попросите мистера Гири просмотреть апелляцию Кресса.
– На мгновение он задумался у стола, затем возвратился к своему креслу рядом с Маркэндом.

– Вы пришли по делу, - сказал он с внезапной холодностью.
– Приступим к делу без отлагательств. Другими словами, я готов слушать то, что вы хотите мне сообщить. Но только прежде вот что... Вы всегда были человеком сильных импульсов, Дэвид (думаю, это и сейчас так), и ваши импульсы почти всегда были верны. Вы были правы, когда порвали со мной. Мы жили в различных мирах. Вы понимали это инстинктивно и играли на этом (моя сестра вам помогала). Я понимал это вполне сознательно, но думал, что могу жить одновременно и в своем, и в вашем мире. В своем - делать деньги, в вашем дышать. Это было дерзко и глупо. Благодаря вам я отрезвел. С тех пор держусь своего мира.
– Глаза его потемнели при воспоминании о том, как мучительно далось ему отрезвление.
– Вот это я хотел сказать вам, для того чтоб вы знали, что между нами нет ничего неясного и недоговоренного. Мы не друзья. И никогда не будем друзьями.

Маркэнд кивнул.

– Так. А теперь - чего вы от меня хотите?

– Я хочу, чтоб вы стали моим поверенным.

Реннард снова отошел к столу, потому что руки у него задрожали; потом возвратился в свое кресло.

– Мое первое побуждение - отказаться. У вас, вероятно, есть поверенный. Если вы хотите переменить его, в Нью-Йорке достаточно хороших юристов.

– Вы категорически отказываетесь?

– Нет еще. Прежде я хочу понять.

Маркэнд молчал.

– Итак, я жду. Что заставило вас прийти ко мне?

– Вы сами сказали, что мои импульсы обычно верны.

– Я сказал: почти всегда верны.

– Так вот, они не слепы. Во всяком случае, они знают, в какую сторону направиться. Но, может быть, они... немы.
– Оба улыбнулись.
– Им очень трудно найти слова. Один из моих импульсов заставил меня прийти к вам.

Реннард пристально смотрел на Маркэнда, человека, которого любил когда-то не меньше, чем свою покойную сестру. За этим пристальным взглядом была мысль о Корнелии, о том, как она боролась, чтобы разлучить его с этим человеком, единственным, кто... быть может... мог бы спасти ее. Он встал со своего кресла рядом с Маркэндом и сел за стол, где лицо его оставалось в тени.

– Я вас слушаю, - сказал он.

– Я подучил недавно некоторое состояние. Мой дядя Антони Дин оставил мне наследство, которое по нынешнему курсу равно примерно двумстам тысячам долларов. Оно составляет часть капитала Объединения табачной промышленности, и в завещании есть оговорка, что если я выйду из дела, то моя часть должна быть у меня выкуплена. Я решил выйти. И я уезжаю. Я не знаю еще, ни куда, ни на сколько. Я не заглядываю так далеко. Но деньги, которые я получу, должны быть снова куда-то помещены, и во время моего отсутствия кто-то должен вести мои дела.